Михаил Савеличев - Черный Ферзь

— А если сама природа берет вас в плен? Вы можете такое представить? Если уж фронт, если передний край наступления и одержания, то ведь и мы можем оказаться в плену?

— Не могу представить, — ответил Сворден Ферц. — Концентрационный лагерь, созданный природой для ученых, попавших к ней в плен?

Хераусфордерер ссутулился.

— Вас бьют, а вы молчите… Вас допрашивают, а вы молчите… Вас пытают… и тогда… тогда вы начинаете говорить… Это очень страшно… жутко оказаться один на один с безжалостной к своим врагам природой… Она умеет мстить… Без пощады. Когда я впервые попал на биостанцию, я впрямь думал, что угодил на передний край, на самый ожесточенный фронт, в прорыв, в наступательную операцию. Мы все работали… нет, — он потряс головой, разбрызгивая в стороны грязь с волос, — не так… мы вкалывали, как рабы на галерах, как каторжники в рудниках… понедельник начинался даже не в субботу, а намного раньше… Не было времени ни поспать, ни поесть… Черт! Не было времени даже на туалет, поэтому мы отчаянно завидовали тем, чьи лаборатории разместились прямо в сортирах, потому что свободного места тоже не было… Мы спали на письменных столах, питались черте чем, давно сожрав самые неприкосновенные из всех неприкосновенных запасов, справляли нужду в грязные пробирки… И мы готовы были терпеть все эти лишения, потому что верили — вот в этих пробирках… то есть, в других пробирках варится, синтезируется счастье человеческое!

Он замолчал и поплелся дальше, приволакивая ногу. Ботинок как-то неестественно вывернулся, загребал кучи грязи, мешая движению, но Хераусфордерер не обращал на это внимания, тяжело, с хрипом и клекотанием дыша, вцепившись руками в свою цыплячью грудь.

Мальчишка порой забегал вперед, заглядывал ему в лицо, но так и не решался залепить кочкой, которую таскал за собой, намотав на кулак длинную траву.

— В неизвестность нельзя углубляться слишком далеко, — сказал Хераусхоферер. — Всегда нужно следить, чтобы не пропустить точку невозвращения. Иначе не сможешь вернуться и рассказать. И тогда окажешься в плену. Нет… Сначала окажешься в «котле». Знаете, что такое «котел»?

— В котлах варят грешников, — встрял мальчишка.

— Устами младенца, — грустно покивал Хераусхоферер. — «Котел» — это когда впереди тебя танки, позади тебя танки, танки слева, танки справа… Напряжение исследований возрастало, сопротивление материала преодолевалось с таким трудом, что вскоре ни у кого рука не поднималась написать очередной отчет на базу. Да и какой в них толк? Они бы нас все равно не поняли. Мы ушли так далеко, что никто не смог бы вернуться из тех научных дебрей и рассказать — о чем же идет речь… А затем, в пылу тяжелых позиционных боев, в окружении, почти без боезапасов и продовольствия… Мы и не заметили как все оказались в плену. Вся биостанция. Весь цвет науки и все ее поденщики. В плену, в концлагере…

— Эх, нелегкая это работа — из болота тащить бегемота! — крикнул мальчишка.

— До биостанции далеко? — спросил Сворден Ферц. — Может, все-таки сумеем дойти…

Хераусхоферер переломился пополам. Поначалу Свордену Ферцу показалось, что у того резко прихватило живот, но на самом деле попутчик смеялся. Он стоял на одном месте, притоптывал ногой и хохотал во все горло, выпучив покрасневшие глаза. Слюна стекала из широко раззявленного рта на подбородок, ее тонкие нити тянулись к земле.

— Ой, не могу! Ой, держите меня! Биостанция! Дойти! Ой!

Отчего-то мальчишка жутко перепугался, подскочл к Свордену Ферцу, крепко ухватился за его руку. Зрелище и впрямь не относилось к разряду приятных, особенно в исполнении перепачканного с ног до головы человека, стоящего по колено в болотной жиже.

— Дойти до биостанции! Дойти! — Хераусхоферер стучал ладонями по коленям, затем выпрямлялся, вздымл руки вверх, запрокидывал голову и исторгал истерический смех под непроницаемый свод Флакша.

Но постепенно он успокаивался, дышал все труднее, смех переходил в астматическое сипение, глаза распухли и превратились в узенькие щелочки.

— Вы не представляете, как это смешно, — признался он сурово молчащему Свордену Ферцу. — Знаете анекдот про двух комаров, которые сидят на спине у слона и спорят о том, существуют слоны или это все выдумка?

— Нет, не знаю.

— Ну и бог с ним, — Хераусхоферер милостиво махнул рукой. — Все дело в том, что мы сейчас и находимся на биостанции, — он прыснул, но зажал рот ладонью, подавляя очередной приступ смеха.

— На биостанции?

— Ага. В самом центре. В эпицентре, так сказать, научного прорыва.

— Ошибаетесь, Портос, вы едите конину и, возможно, даже с седлом… — пробормотал себе под нос Сворден Ферц.

— Почему бы и нет? — неистово зачесался Хераусхоферер. — Почему бы переднему краю науки не оказаться вот таким болотом? К тому же весьма символично. Что за предрассудки?! Ожидали увидеть таинственное перемигивание лампочек? Услышать гудение осциллографа? Обонять септическую атмосфЭру? Вот вам! — показал весьма неприлично Хераусхоферер. — Кто талдычил, что природа — лаборатория человечества?! Вы думаете, мы по грязи шлепаем? Ошибаетесь! — Хераусхофер подчерпнул болотной жижи и поднес ее к лицу Свордена Ферца. — Энзим! Чистейший энзим!

Он принялся суетливо бегать от лужи к луже, от озерца к озерцу, хвататься за кусты, пытаясь выдрать их из вязкой почвы, отвешивать еще молодым прыгунцам пинки, от которых те начинали корчиться, тщась поджать корни и отпрыгнуть на более безопасное место. При этом Хераусхофер не переставал болтать, посвящая спутников в тонкости новейших достижений биологической науки:

— Ферментация! Одержательная ферментация на уровне мутавегетации! Коллоиды! Горячие коллоиды для медитации и почкования! Рецессивные аллели без гомозигот! Партеногенез — убогая древность! Где теперь они — жрицы партеногенеза?! — и немедленно и без смущения показывал — где. — Опыление псевдохордовых! Покрытие голосемянных! А вон там… вон там… Вы только взгляните! Одержимый стратигенез в немодальных группах Кэлли!

Наткнувшись на возникшую из кустов женщину на сносях, Хераусхоферер поначалу не обратил на нее внимание, точнее обратил, но лишь как на еще одного благодарного слушателя, для чего схватил ее за локоть, бесцеремонно тряхнул и ткнул в огроменного прыгунца, величаво расправляющего над всеми ними непроницаемую крону:

— Вот ты можешь сделать из живого неживое? Не мертвое, а именно неживое? А из неживого — живое? Можешь? Можешь? — приговаривал он, продолжая дергать женщину на сносях за руку.

Женщина на сносях стоически терпела столь бесцеремонное с собой обращение, свободной рукой придерживая колыхающийся живот.