Эрик Рассел - Течение Алкиона. Антология британской фантастики

Мы построили корабль, который действительно умеет летать, Грейнджер. Не как пуля, а подобно птице. У него есть суставы и мускулы. У него самая совершенная и самая чувствительная нервная система, которая когда-либо была у механического устройства. Он быстро реагирует и способен поглощать энергию собственной реакции. Эта птичка умеет маневрировать на скорости более двадцати тысяч.

— Это невозможно, — сказал я. — Даже мельчайшую частичку вещества, обладай она такой скоростью, как эта машина, ничто не в состоянии заставить повернуть. Любой корабль разорвется на две части под таким напряжением, с суставами он или без. Какие бы хитрые штучки вы ни использовали, чтобы преодолеть барьер Эйнштейна, — тахионный перенос, вероятностное перемещение, пространственный скачок — все это равносильно одному: если что-то встанет на вашем пути, вы должны будете пройти через это. А повернуть вы не сможете. Во всяком случае, не на двадцати тысячах.

— Это сейчас, — спокойно сказал дель Арко.

— Вы действительно его еще не испытывали?

— В атмосфере он маневрирует хорошо.

— Стрекозы тоже. Вы хотите, чтобы я первый повел его в глубинный космос?

— Вот именно.

— Я вижу, зачем нужен вам. Да ни один штурман не дотронулся бы до него и мачтой своей посудины. Не уверен, что и я соглашусь. Да и никто другой, как бы заинтересован он ни был. Это же чертовски рискованно.

— Я тоже полечу. Я его строил.

— Так вы гордитесь своей работой, — сказал я. — Весьма похвально. Вручим же строителю золотую звезду. Но ведь не вы проектировали корабль, не так ли?

— Я и не должен был. Лучшие умы Новой Александрии соединили свои усилия и мысли. Большие Деньги Новой Александрии финансировали постройку корабля. Они знают: он взлетит — и я тоже.

— Каков принцип движения?

— Масс-релаксация.

— И ваше управление рассчитано на двадцать тысяч? Если это так, то достижение замечательное.

— Я сказал, что он повернет на двадцати тысячах. А полетит на пятидесяти. Это же настоящий корабль, Грейнджер, а не консервная банка с часовым механизмом. Он металлизирован — у него имеется нечто типа экзокаркаса. Но не сплошной металл. Остальное — молекулы органической цепи — пластики всех типов. Пластик и металл сращены органометаллическим синапсом, чертовски приближенным к идеальному. Вы не управляли до этого ничем, подобным этому. Невроническая стыковка настолько совершенна, что вы станете частью корабля. Вы летаете на ощупь, правда? Так, как возможно сейчас, вы никогда не чувствовали корабля. Вы чувствовали его кожу, но это была не ваша кожа. Вы чувствовали мощь управления, но она была вне вас — все внутри падало. На моем корабле его корпус станет вашей кожей, а управление будет внутри вас. Настолько хороша чувствительность сцепления. А по своей реактивности он лучше всего, что было раньше. Он может поворачивать, он может двигаться в полете. Он может справиться с пылью, с искривлением пространства. Единственное, что может доставить ему хлопоты, — это широкий поток радиации. От узкого он может уклониться. Грейнджер, он может пройти полосу препятствий на пятистах единицах. Он может пройти через лабиринт на тысяче.

— Если бы у свиньи были крылья, она бы проделала то же самое.

— Вы все сказали?

— Нет. Почему вы думаете, что я смогу научиться летать на таком корабле? Ничего подобного я раньше не встречал. Почему я нужен вам больше, чем кто-либо другой?

— Потому что вы летаете естественно. Вы летите с кораблем. Вы не оставляете грязную работу машинам. Вы — пилот, а парни с Пенафлора — нет. Им бы коляски толкать.

— Ну, — сказал я, — хоть в этом мы придерживаемся одного мнения.

— И вы видели больше загрязненного пространства, чем кто-либо иной, кого мы могли бы раздобыть. Вы знаете, с чем мы столкнемся, если корабль оправдает возложенные на него надежды и долетит туда, куда не летал ни один корабль.

Вот это, я полагаю, было правдой. Пыль и искривления на Венце в изобилии. Но он не весь в помойных ямах, как Течение Алкиона. Я видел намного больше, чем мой напарник. Да благословит Бог Лэпторна и его пионерство за это.

— Ваше предложение? — спросил я у дель Арко.

— Новая Александрия заплатит завтра ваши двадцать тысяч, если вы подпишете двухгодичный контракт на работу в качестве пилота этого корабля и при условии, что я буду его капитаном.

Внезапно я начал что-то подозревать.

— И если я соглашаюсь со всеми условиями…

— Да.

— Не получится, — сказал я. — Вы не нанимаете меня, вы меня полностью покупаете. Как я могу работать, если все это будет висеть надо мной, как чертов дамоклов меч? Это рабский труд без единого шанса выбраться. Знаете, я не могу пойти на это.

— Я знаю, что ничего иного вы себе позволить не можете. В противном случае остаток жизни вам придется потратить на то, чтобы заработать на оплату одного билета. Это не так уж плохо — ваши права работающего по контракту защищаются законом Нового Рима. Вы не раб — разве что по отношению к этим двадцати тысячам, и то если не попытаетесь избавиться От них.

— У меня безошибочное чувство, что закон Нового Рима значительно ухудшился за то время, что меня здесь не было, — сказал я. — Каждый раз, когда я слышу цитаты из него, я вижу, что его слегка перекрутили. Ваше предложение отвратительно. Я ни за что не соглашусь на него, даже если бы всю свою оставшуюся жизнь ходил без работы.

— Очень жаль, Грейнджер, — сказал он, — но оно исходит не от меня. Новоалександрийцы были очень привередливы в выборе того, кто будет вести корабль и на каких условиях. Это однозначное предложение и очень выгодное в смысле денег. Вас же не посылают в урановую шахту. Другие люди тоже полетят вместе с вами. Я — первый, и по крайней мере еще двое. Мы будем подвергаться тому же риску, что и вы…, но именно от вас будут зависеть наши жизни. Я думаю, что это хорошее предложение.

— Ну, вы полагаете, что я дурак, если по-настоящему так думаете. Если мне надо будет сдать на два года в аренду свою душу, то я обращусь прямо к дьяволу. Он дает за это намного больше — и придумал это первым.

После того как этот здоровяк ушел — в каком-то дурном настроении, — я перенес себя на место, где он сидел, и снова бездумно уставился в видеоэкран. Мне не хотелось много думать о предложении — даже если я вляпаюсь и приму его.

7

«Ну, Золотой Мальчик, — сказал шепот, — это и есть твой единственный шанс на пристойную халтуру».

«Вполне возможно, что это и великолепная халтура. Самоубийство».

«Новая Александрия не делает ошибок. Это не компания „Карадок“».