Фредерик Браун - Галактический скиталец

— С тобой все в порядке, Льюк? Мне кажется, ты принял изрядную дозу.

— А что тут такого? Ну, выпил. И чувствую себя преотлично. А как ты?

— Тоже ничего. Но страшно устала. Просто… ты не поверишь, но тут самый настоящий дурдом! Извини, я не могу долго болтать по телефону. Тебе что-нибудь нужно?

— Ничегошеньки, лапочка ты моя. Я же тебе сказал: у меня все — лучше некуда.

— В таком случае мне надо идти. Но я хотела бы поговорить с тобой, Льюк. Ты можешь позвонить мне завтра после обеда?

— Прекрасно, душенька. Во сколько?

— В любое время, но только после обеда. До свидания, Льюк.

— До завтра, дорогая.

Уже с очередным стаканом в руке он вдруг вспомнил, зачем звонил ей. Только теперь дошло, что он собирался поговорить с Марджи о Форбсе. Да ну его к черту! В любом случае он никак не мог повлиять на его судьбу, как бы она ни сложилась.

Странно, откуда у Марджи этот дружелюбный тон. Особенно если учесть, что она сразу почувствовала, в каком он состоянии. Когда он надирался до чертиков, для нее это всегда было как красная тряпка для быка.

Наверное, она действительно беспокоилась о нем… Но с какой стати?

И тут он вспомнил. Она всегда подозревала, что у него не очень устойчивая психика. Психоанализ, на котором она настаивала… А сейчас она наверняка подумала, что…

Но если он правильно угадал ход ее мыслей, то она попала пальцем в небо. Он будет последним, кто даст себя одолеть этим марсианам.

И, словно бросая вызов и Марджи, и марсианам, Льюк опрокинул еще рюмку. Он еще всем им покажет!

Именно в этот момент он заметил, что не один в комнате — на него смотрел марсианин.

Льюк повел в его сторону ходившим из стороны в сторону пальцем.

— Ва…м не удастся меня сломить… Это я вас придумал…

— Джон, ты и так уже по уши в дерьме. Нажрался как свинья.

Марсианин с отвращением взглянул сначала на Льюка, а потом на Грехэма, храпевшего на диване. Решив, что нет смысла связываться с этими двумя болванами, он исчез.

— Ну вот, разве… я не был прав? — пробормотал Льюк.

Отпил еще глоток, а потом… у него едва хватило времени поставить рюмку на стол: голова его упала, и он мгновенно заснул.

Ему снилась Марджи. То он с ней крупно ругался, то… Несмотря на присутствие марсиан, сны все же продолжали оставаться делом чисто интимным.

Глава 5

Между тем так называемый «железный занавес» трясло, как листок дерева при землетрясении.

Руководители государства встретились с внутренней оппозицией, против которой оказались бессильными чистки и репрессии.

Они не только не могли обвинить в этом капиталистов — поджигателей войны, но очень быстро обнаружили, что марсиане были намного опаснее их традиционных политических оппонентов.

Марсиане не очень-то переживали, что они не марксисты. Они вообще были против любой политической философии, независимо от ее идеологической подоплеки. Им было совершенно безразлично, с кем они имели дело, с коммунистом или с капиталистом — своими шутками и издевательствами они одинаково доставали и первых и вторых. Правительства, формы правления, демократия, тирания — все это были пустые слова для них. Как в теории, так и на практике. Они намекали, что там у них, на Марсе, существует какая-то особая, идеальная форма правления, но неизменно уклонялись от уточнения, что это за модель и как она работает, ограничиваясь лишь заявлением, что это не нашего ума дело.

Было ясно и другое: они не миссионеры. Никаких поползновений выступать с позиций оказания нам какой-то помощи. Их единственная цель — все знать обо всем и проявить себя в максимальной степени невыносимыми.

В результате всего этого за «железным занавесом» наступил полнейший хаос.

Стало невозможно формировать общественное мнение! Марсиане проявляли страшный интерес к пропаганде…

Невозможно стало что-то скрывать. Марсиане, а это мы уже знаем, были безгранично болтливы.

В первые месяцы прокатилась целая волна чисток, снятия с руководящих постов. Многие пострадали.

Но через некоторое время все как-то утряслось. Надо было что-то предпринимать. Всем было ясно, что надо идти на некоторые уступки. Всех не устранишь и в Сибирь не сошлешь. Стали не то чтобы поощрять, но относиться терпимее к некоторой свободе в прессе и даже — конечно, не в стратегическом плане — к небольшим отклонениям от генеральной линии партии и правительства.

Да, грустно все это было, очень грустно…

Но самым ужасным была невозможность вести пропаганду, даже на государственном уровне. Факты и цифры, статистика, как в газетах, так и в официальных речах руководителей, должны были быть реальными, точными. Марсиане чуть ли не в экстаз входили и шумно разоблачали малейшие несоответствия с действительностью.

И я вас спрашиваю: как можно управлять таким кораблем, как Государство, в подобных условиях?

Глава 6

Но и у капиталистов, поджигателей войны, дела шли не лучше. Да и у кого в эти времена не было трудностей? Чтобы не быть голословными, сошлемся на то, что произошло с Ральфом Блейзом Уэндэллом. Родился он вместе с нашим веком, то есть в этот момент ему было ровно шестьдесят четыре года. Высокий, сутулый, худой, с седыми волосами и усталыми глазами. Да, ему здорово не повезло (а ведь вначале все говорили наоборот) быть избранным президентом США в 1960 году.

Вы представляете себе: до очередных выборов в ноябре он был главой государства со ста восьмьюдесятью миллионами жителей и шестьюдесятью миллионами марсиан.

В тот день — это было где-то к вечеру, в самом начале мая, прошло всего шесть недель после прибытия марсиан — он одиноко сидел с задумчивым видом за письменным столом в своем огромном кабинете.

Вокруг — ни одного марсианина. В этом не было ничего необычного. Марсиане редко беспокоили людей, которые находились одни; при этом им было все равно — президент ли это, диктатор, простой клерк или какая-нибудь гувернантка. Полное отсутствие уважения к людям распространялось в одинаковой степени на всех землян.

Итак, в те минуты, по крайней мере на какой-то момент, о котором идет речь, президент находился в полном одиночестве. Его рабочий день кончился, но ему претило вот так встать и удалиться. Не исключено, что он попросту устал, причем по-особому, в результате комбинированного воздействия двух сильных чувств — сознания своей громадной ответственности и понимания полнейшей беспомощности. Он нес на своих плечах тяжкое бремя поражения.