Юрий Рытхэу - Интерконтинентальный мост

— Но разве так было, что все согласились переселиться? — спросила Френсис.

— Думаю, что единодушия не было, — после некоторого раздумья ответил Петр-Амая. — Хоть в газетах тех лет написали, что эскимосы с энтузиазмом встретили весть о переселении. Но тогда в газетах иначе и не писали. О реальных чувствах, пережитых нашими предками, можно только догадываться… У знаменитого певца тех лет Нутетеина есть песня-танец «Прощание с Науканом», которая дошла до наших дней. Это очень грустная песня. И еще: уроженка Наукана, эскимосская поэтесса Зоя Ненлюмкина первую свою книгу, изданную, кстати, сразу на эскимосском и русском языках, так и назвала «Птицы Наукана», и в ее стихах явственно слышна тоска по покинутой родине.

— Я просто не представляю, как можно уговорить моих земляков не посещать Малый Диомид, — беспомощно развела руками Френсис.

— Я понял, что речь идет не об эпизодических посещениях, а о том, что некоторые твои земляки возвратились насовсем в Иналик? — сказал Петр-Амая.

— Не думаю, что это так, — задумчиво произнесла Френсис. — Может быть, Хью Дуглас преувеличивает… Это слишком серьезно для нашего народа — пренебречь данным словом, отказаться от соглашения.

— А если любовь к родине сильнее? Особенно у стариков?

Френсис с сомнением посмотрела на Петра-Амаю.

— Но ведь старики — это такие же люди, как и все… Они тоже хотели хорошо жить. Мечтали о хороших домах со всеми удобствами, хотели вдоволь пресной воды, разных аппаратов и, главное, денег. Денег, чтобы все покупать, вкусно есть, не думая о том, что надо эту пищу добыть тяжким трудом на льду, в мороз, даже в бурю. Джеймс Мылрок так и говорил, когда рассказывал о будущей жизни; солнце впервые во всей красе взошло для людей Иналика. Может ли человек добровольно отказаться от лучшей жизни, от сытости и спокойствия?

Тень тревоги мелькнула на лице Петра-Амаи, но Френсис поспешила его утешить:

— Но мне очень хорошо здесь, с тобой… И я не хотела бы иной жизни… Пока…

— А потом?

— А потом, наверное, захотела бы снова увидеть Иналик, Кинг-Айленд, свою мать, отца…

— Видишь, и тебе хочется увидеть Иналик.

— Но я не собираюсь туда переселяться! — ответила Френсис.

Она заметно изменилась. Несмотря на беспокойство в глазах, общее спокойствие и выражение значительной медлительности не покидало ее. Даже голос у нее стал иной. Она все дальше уходила от той девочки, вчерашней школьницы, которую он впервые увидел на мысе Дежнева. И эта новизна в облике Френсис только радовала Петра-Амаю, наполняла новой волной нежности и любви.

Стоял удивительно тихий, по-настоящему весенний день, и впервые на южной кромке крыши повисли блестящие сосульки, и с них под горячими лучами солнца закапала в снег вода, вонзаясь в порыхлевший снег, в небольшую, окованную тонким ледком ямку с синью на донышке.

— Пусть будет сегодня праздник! — объявил Петр-Амая Френсис, входя в спальню.

— Праздник! — обрадованно воскликнула она. — Будем гулять!

Завтрак был обильным и праздничным. После этого, погрузившись на снегоход, отправились в ярангу Папанто.

— Гляди!

Петр-Амая проследил за рукой Френсис: на севере, в голубизне неба четко выделялась журавлиная стая.

— Что-то нынче рано птицы прилетели, — заметил он.

— Это потому, что наша весна, весна нашей любви! — весело сказала Френсис, все больше заражаясь весенним праздничным настроением.

Дым над ярангой заметили еще издали…

Хозяева были дома: рядом со снегоходом лежала вязанка сухого стланика.

— А я только собрался за вами, — сказал Папанто. — Сегодня родились первые телята. Это праздник! В этот день мы обычно пользуемся не электроникой, а живым огнем.

В чоттагине было голубовато-сумрачно от теплого, пахучего дыма. Тамара хлопотала у костра. Оторвавшись от дел, она тепло поздоровалась с гостями и сказала, оглядев фигуру Френсис:

— Когда понадобится помощь, позовите меня.

— До этого еще далеко, — сказал Петр-Амая.

— Я чувствую себя хорошо, — добавила Френсис, бросив на Тамару благодарный взгляд.

Весь день Петр-Амая и Френсис провели в гостеприимной яранге Папанто, съездили в оленье стадо.

Так называемое плодовое стадо паслось на южном склоне Восточного холма. Среди разномастных оленух уже можно было различить коричневых пушистых новорожденных телят. Важенки не подпускали близко. Папанто с помощью ветеринара поймал одного довольно рослого теленка и подвел к Френсис.

— Я дарю вам этого оленя, — торжественно произнес он. — Это на счастье будущему человеку.

Френсис искренне растрогалась. Она поблагодарила оленевода и деловито осведомилась:

— А как его потом различим среди этих тысяч оленей?

— А мы его пометим, — ответил Папанто. — Не беспокойтесь, он не затеряется.

Возвратившись поздним светлым вечером и едва войдя в Дом, они услышали вызов международной связи: это был снова Хью Дуглас.

Чтобы не мешать разговору, Петр-Амая вышел из дома поставить снегоход в гараж. Вернувшись, он застал Френсис в глубокой задумчивости.

— Мне придется съездить на Малый Диомид, — сказала она тихо. — Дело оказалось гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд. Надо уговорить земляков вернуться на Кинг-Айленд.

— А как твое состояние?

— Впереди еще два месяца! Я буду очень беречься и каждый день разговаривать с тобой.

— Я буду тебя ждать, — сказал Петр-Амая.

На следующий день Френсис Омиак улетела на специальном вертостате.

Глава седьмая

Каждое утро вместе с привычным видом темного берега острова Ратманова Адам Майна видел теперь нависший над проливом светлый пролет Интерконтинентального моста и удивлялся про себя, как быстро человек привыкает ко всему.

С наступлением солнечных дней в Иналик зачастили земляки с Кинг-Айленда. Все они жаловались, что соскучились по родному острову.

— Даже ветер здесь родной, — сказал Джон Аяпан, втаскивая вверх по камням свой снегоход, на котором он намеревался охотиться на нерпу в разводье, в северной части пролива. — Пахнет знакомым.

Пожив с неделю, Аяпан привез жену и ребятишек.

— Пусть поживут на воле, — так он объяснил Адаму Майне, будто жизнь на Кинг-Айленде в прекрасно оборудованном доме была для них неволей.

За Джоном стали приезжать и другие иналикцы, и вскоре Адаму Майне стало казаться, что в общем-то никто и не уезжал с острова.