Клиффорд Саймак - Игрушка судьбы: Фантастические романы

— Он ведь говорил про магию и раньше, — напомнил Хортон, — Вынашивал мыслишку, что нам надо объединить наши три магии.

Элейн встрепенулась.

— Вы знаете магию?

— Нет, — ответил Хортон, — магию мы не признаем.

— Тогда не надо глумиться над теми, кто в нее верит.

— А вы что, верите?

— Сама не знаю, — наморщила лоб Элейн, — но мне доводилось видеть магию, которая действительно помогала или казалось, что помогает.

Никодимус сложил инструменты в коробку и захлопнул ее.

— Ладно, пойдем в дом и заглянем в книгу, — согласился он милостиво.

Глава 20

— Этот ваш Шекспир, — сказала Элейн, — был, по-видимому, философ, однако не слишком уверенный в себе. Лишенный серьезной подготовки.

— Он был человек одинокий, больной и испуганный, — ответил Хортон. — И записывал все подряд, что приходило на ум, не заботясь ни о логике, ни о слоге. Он писал для себя, не предполагая, что кто-нибудь когда-нибудь прочтет его каракули. Если бы такое пришло ему в голову, он, наверное, предпочел бы выражаться осмотрительнее.

— По крайней мере, он был честен сам с собой, — сказала Элейн, — Вот послушайте хотя бы:

«У каждого времени свой запах. Возможно, это самоуверенно с моей стороны, но я убежден, что прав. Состарившись, время пахнет кислым и затхлым, а запах юного времени в начале творения должен был быть сладким, пьянящим и неудержимым. Размышляю: что, если по мере того, как события следуют к неведомому нам концу, мы будем отравлены едкими запахами прежних времен, вполне подобно тому и с тем же финалом, как былая Земля была отравлена рвотой заводских труб и гноем ядовитых газов? А если и смерть самой Вселенной грядет в отравлении временем? Если запахи прежних времен сгустятся до того, что никакая жизнь не сможет существовать ни на одном из тел, составляющих космос, и, возможно, сама материя Вселенной обратится в злокачественную гниль? Если эта гниль так засорит физические процессы, действующие во Вселенной, что они попросту прекратятся и сменятся хаосом? Но если так, что принесет с собой хаос? Не обязательно конец Вселенной. Хаос сам по себе есть отрицание всей физики и всей химии и, допускаю, положит начало непредставимым комбинациям, отвергающим все предшествующие концепции, а потому способным привести к беспорядку и неточности, которые, в свой черед, сделают возможными события, по мнению нынешней науки, совершенно невероятные…»

А послушайте дальше:

«Возможно, некогда была такая ситуация — чуть не написал "было время", но это привело бы к путанице в понятиях, — что до возникновения Вселенной не существовало ни времени, ни пространства, а соответственно, не существовало и координат той массы, которой предстояло взорваться, дабы положить начало Вселенной. Разумеется, разум человеческий не в силах представить себе ситуацию вне времени и пространства, хотя можно допустить, что и то и другое было потенциально заложено в космическом яйце, — а оно само по себе есть тайна, не поддающаяся воспроизведению в зрительных образах. И тем не менее интеллекту ведомо, что подобная ситуация действительно имела место, если только вся наша наука не заблуждается в корне. Однако закрадывается и сомнение: если не было ни времени, ни пространства, в какой же среде пребывало космическое яйцо?»

— Звучит дерзко, — высказался Никодимус, — но не содержит никакой информации, ничего, что было бы полезно узнать. Этот тип пишет так, будто живет в вакууме. Такую

околесицу можно было сочинить где угодно. Он почти не упоминает эту планету, разве что мимоходом бесчестно смеется над Плотоядом.

— Он старается забыть об этой планете, — предположил Хортон, — старается уйти в себя и не обращать на нее внимания. В сущности, он пытается создать себе псевдомир, который принес бы ему нечто иное, чем постылая планета.

— По каким-то причинам, — продолжила Элейн, — его очень заботило загрязнение окружающей среды. Вот послушайте еще одно рассуждение на этот счет:

«Убежден, что появление разума ведет к нарушению экологического равновесия. Другими словами, разум — величайший загрязнитель природы. Как только существо начинает овладевать своим окружением, все ввергается в беспорядок. Пока этого не случилось, в природе действует система проверок и противовесов, логичная и эффективная в своей основе. Разум разрушает и видоизменяет эту систему, даже если усердно старается оставить ее в покое. Нет и не может быть разума, живущего в гармонии с биосферой. Пусть он полагает, что достиг гармонии, пусть хвалится этим, но интеллект дает ему преимущество над природой, и всегда есть соблазн использовать преимущество к собственной выгоде. Итак, разум может дать огромный выигрыш в борьбе за существование, однако выигрыш этот краткосрочен, и в конечном счете разум оборачивается не созидателем, а разрушителем».

Она пролистала страницы, бегло вглядываясь в записи, и сказала:

— Так забавно читать на старшем языке! Я была не вполне уверена, что смогу.

— Шекспир владел пером не самым лучшим образом, — заметил Хортон.

— Достаточно хорошо, чтоб его писанину можно было прочесть. Надо только чуть-чуть приноровиться. Слушайте, тут что-то диковинное. Он пишет про Божий час. Странное выражение…

— Однако довольно точное. По крайней мере, на этой планете такой час существует. Надо было сказать вам об этом раньше. Что-то нисходит с неба, хватает вас и раздевает душу донага. Нисходит на всех, кроме Никодимуса. Никодимус едва замечает Божий час. Похоже, что источник Божьего часа — вне пределов планеты. По словам Плотояда, Шекспир считал, что час приходит из какой-то точки дальнего космоса. А что пишет он сам?

— Очевидно, запись сделана на основании долгого опыта, — ответила Элейн. — Судите сами:

«Чувствую, что наконец-то научился я мириться с явлением, которое окрестил, за неимением лучшего определения, Божьим часом. Плотояд, бедняга, все еще негодует на Божий час и боится его, да и я, наверное, тоже боюсь. Однако к настоящему времени, испытывая его день за днем в течение многих лет и осознав, что от него не спрячешься и не убережешься, научился я принимать его как нечто неизбежное. В то же время обладает он свойством выводить человека за собственные пределы и выставлять перед лицом Вселенной, хотя, правду сказать, будь у меня выбор, вряд ли я или кто-либо другой пожелал бы выставляться подобным образом столь часто.

Беда, разумеется, в том, что в Божий час видишь и испытываешь слишком многое и большую часть — а если не лукавить, то все без исключения — не понимаешь и потом остаешься как был, удерживая в памяти лишь обрывки испытанного. И, ужасаясь, спрашиваешь себя: а если человеческий интеллект и не годен на большее, если он способен воспринять лишь самую малость из того, перед чем его обнажали? Подчас недоумевал я: не есть ли это преднамеренный обучающий механизм? Но если так, то обучение ведется сверх всякой меры и развернутые научные тексты предъявляются бестолковому студенту, не ведающему азов того, чему его пытаются учить, а потому бессильному даже смутно уловить принципы, необходимые хотя бы для зачаточного понимания предмета.