Сергей Лукьяненко - Eurocon 2008. Убить Чужого

– …обвиняю! – Он вскинул руку с мечом и вытянул ее по направлению к Игромангу. – Я обвиняю этого человека по законам Божьим и человеческим в том, что он совершил множество грехов и преступлений, и требую Божьего суда над ним! – С этими словами Всеслав сделал шаг вперед, затем другой…

– Стреляйте! – отчаянно завизжал Игроманг, подавая команду своим арбалетчикам. И те суматошно вскинули арбалеты, наводя жала болтов на одинокую фигуру, грозно и неотвратимо приближавшуюся к их хозяину и повелителю… Наступил самый шаткий момент действа. Ибо люди, собравшиеся на площади, могли помешать залпу, а Всеславу нужно было, чтобы арбалетчики успели выстрелить… И они успели!

Толпа взревела и кинулась на солдат, вцепляясь им в руки, ноги, шеи, опрокидывая их на спину и обрушивая на них кулаки и палки. Люди были готовы разорвать этих тварей, только что укравших у них чудо…

– Господи! – внезапно разнеслось над площадью.

Толпа замерла. Люди медленно разворачивали головы и благоговейно замирали, узрив своего героя. Живого! И с молитвенно сложенными руками опустившегося на колени перед перекрестьем воткнутого в щель мостовой меча (они не подозревали, что он не опустился, а поднялся на колени, ибо за мгновение до того, как его тело должны были пронзить арбалетные болты, плашмя упал на камни площади).

– Да святится имя Твое! Да приидет царствие Твое!!!

И сначала один, потом другой, а потом уже все начали опускаться на колени и складывать руки в уже слегка подзабытом, но в таком с детства знакомом жесте смирения и покаяния. Каковых так не хватало в этом мире последнее время… И поплыли над площадью слова молитвы, произносимые уже всеми – и людьми, пришедшими поглазеть на казнь, и остатками арбалетчиков, и палачами, так и не дождавшимися сегодня работы, и даже выжившими членами Комитета…

Только его бывший глава продолжал сидеть в своем кресле и смотреть на молитву, вернувшуюся в этот мир, мертвыми глазами, пришпиленный к спинке кресла несколькими дюжинами арбалетных болтов, пронесшихся над упавшим на мостовую Всеславом… Ведь траектории полета болтов, не закончившиеся на цели, на которую был наведен арбалет, имеют свойство продолжаться до тех пор, пока не достигнут другой цели…

Всеслав стоял на скале, одиноко возвышающейся над покинутой им равниной, и смотрел на город. До него было почти шестьдесят миль, и он не был различим со скалы взглядом обычного человека. Но Всеслав видел его достаточно хорошо. Он видел не только стены. И Храм, вновь засиявший отмытыми витражами и оглашающий округу звоном колоколов, которые вернули на колокольню. Праздничную толпу на площади. Своих учеников…

Он улыбнулся и счастливо вздохнул. Что ж, он вполне достойно прошел ниспосланное ему Испытание. И поверг Врага. Здесь и сейчас. Причем отнял для победы всего лишь девять жизней. Глуб, Гуг, Агорб и еще один стражник из той дюжины, с которой он сражался во втором судебном поединке, Игроманг… и еще четверо членов Комитета, убитых случайными болтами сильно промазавших арбалетчиков. Впрочем, возможно, даже не промазавших, а нарочно избравших для своих болтов иную цель… Большинство поверженных явно уже загубили свои бессмертные души. И дальнейшее их существование в этом мире вряд ли бы повернуло их на путь искупления… Так что можно надеяться, что епитимья за их смерти будет для Всеслава не слишком долгой и строгой…

Всеслав вздохнул. Глупые надежды. Смерть – это смерть. И не ему решать, сколько и кому отведено Господом в этом мире. А если он принял на себя бремя этого решения, то должен и искупить сей грех полной мерой. Ибо епитимья назначается не в наказание, а чтобы помочь душе справиться с бременем греха, обрушивающимся на нее в момент убийства, чтобы помочь излечить ее. Ибо не бывает убийства во благо, и любая смерть – грех. Каким бы справедливым ни казалось умерщвление кого бы то ни было другим людям или тебе самому…

Всеслав снова вздохнул. Его время в этом мире истекло. Нет, он вряд ли вернул его на путь истинного человека. И этому миру скорее всего еще предстоит сначала стать миром технологий и лишь затем, спустя долгое время – время проб и ошибок, накопления знаний и опыта, успехов и неудач – все-таки обрести себя. Такова извилистая дорога истины. Может быть, существует и другая, но Господь пока не явил им ее ни в одном из тех миров, в которых они уже побывали. Но… возможно, благодаря его уроку этот мир преодолеет испытание технологиями немного спокойнее. Мягче. Не испепелив в топке прогресса множество жизней, как на родине Всеслава. Возможно…

И, не исключено, он еще появится в этом мире, чтобы помочь ему…

Пора. Всеслав поднял руку, и из нее вырвался луч ослепительного света. Воин взмахнул рукой, открывая дверь, бросил прощальный взгляд и шагнул в открывшийся проем…

Алексей Пехов

Лённарт из Гренграса [17]

Конь погиб, когда холодный шар солнца начал клониться к горизонту, предупреждая о скором приближении ночи. Черный налет внезапно покрыл ноги жеребца, он оступился, упал и больше не смог подняться. Лишь, хрипя, бился в судорогах.

Лённарт из Гренграса, которого многие знали под прозвищем Изгой, отошел подальше и хладнокровно наблюдал, как умирает его надежда догнать беглеца. Сиплое дыхание животного постепенно стихло, из ноздрей уже не валил пар, а стекающая по бокам едкая пена остывала на морозе. Черные крупицы плесени тем временем добрались до шеи, и последовала краткая агония.

Другой на месте Лённарта высказал бы какое-нибудь проклятие или воззвал к богам, требуя справедливости. Но мужчина лишь зло сплюнул себе под ноги. В том, что конь пал, винить приходилось только себя. Тот, за кем он гнался последние два дня, преподнес совершенно неожиданный сюрприз. Как оказалось, грабитель обладал куда большими талантами, чем можно было предположить. Ему хватило сил и знаний соорудить и спрятать ловушку так, что Изгой заметил ее лишь в самый последний момент.

Откинув тяжелый меховой капюшон, Лённ подставил морозному ветру скуластое лицо, заросшее русой бородой. Колючие льдисто-голубые глаза враждебно и пронзительно смотрели из-под густых бровей – охотник за головами искал опасность среди растущих по обе стороны дороги заснеженных елей. Но лес оставался спокойным и безмолвным. Никто и ничто его не тревожило.

Удостоверившись, что засады нет, Изгой выпустил рукоять короткого широкого меча, висящего на поясе. Присел на корточки и, сдерживая ярость, вновь отругал себя. Две ошибки за один день. Давно такого не случалось.

Отпечатки раздвоенных копыт исчезали в стелющейся поземке. Словно таяли… А ведь последние несколько часов они выглядели совсем свежими, потому он и продолжил погоню, не останавливаясь на ночевку в Хуснесе и решив успеть добраться до Федхе. Желательно вместе с пойманным беглецом.