Мэри Расселл - Птица малая

По мере того как носилки поднимались по склону, повернув к гористому югу Гайджура, городская суматоха стихала. Наконец они прибыли к одинокому каменному строению — приземистому, широкому, с галереями и далеко выступавшими свесами крыши. Супаари велел Марку ждать и не высовываться наружу, а затем на некоторое время исчез. Вернувшись, он просунулся сквозь занавески и зашептал:

— Ты — почтенная госпожа джанаата, сюда прибыла, чтобы понаблюдать за церемонией в благочестивом уединении. Поэтому ты должна быть одна. Понимаешь?

Марк поднял подбородок в знак согласия. Джанаата способны лгать, отметил он с некоторым изумлением. Супаари прошептал едва слышно:

— Кое-кто купил эксклюзивные права на просмотр. Внутренний двор скоро освободят, так что ты сможешь пройти на балкон. Здесь не разрешено говорить на руанджа. Не говори ничего.

Когда они остались одни, если не считать носильщиков-руна, Супаари помог Марку выбраться из паланкина и повел, закутанного в слишком просторную для него одежду джанаата (точно ребенка, играющего в переодевания), в здание, а затем через открытый внутренний дворик с пахучими фонтанами. Поддерживая спадающие покровы, пряча кисти в длинных рукавах, Марк обнаружил, что поднимается по пандусу на галерею второго уровня. Он так старался не споткнуться о мантию и скрыть под ней свою инопланетную анатомию, что не видел вокруг почти ничего, пока они не достигли маленькой занавешенной комнаты, похожей на оперную ложу. Супаари вступил в нее первым и огляделся, прежде чем задернуть передние шторы. Потом махнул рукой, приглашая Марка внутрь, и закрыл задние занавески, погрузив ложу в полумрак и жестом показав, что теперь чужеземец может без опаски сбросить капюшон.

— Оставайся в глубине, но смотри внимательно, — прошептал Супаари. — Это очень красиво. Как твои «пейзажи».

Марк был польщен этим комплиментом, но очень беспокоился, что они подвергают себя какому-то ужасному риску. Прежде чем он смог что-то сказать, церемония началась, и, поскольку отступать было поздно, Марк решил довериться суждению Супаари и Божьему плану.

Чуть сдвинувшись, чтобы можно было видеть сквозь узкую щель между шторами, Марк посмотрел вниз, в маленькую комнату с серыми каменными стенами, сверкавшими, точно полированный гранит, с полом, вымощенным плитами из неведомого камня, испещренного прожилками и узорами, будто розовый мрамор. Там была большая, низкая, черная каменная чаша, наполненная бесцветной жидкостью, а вокруг нее преклонили колени шесть джанаата в простых мантиях. Рядом с каждым стоял набор керамических кубков с красками, а позади располагалась маленькая жаровня, в которой дымился фимиам. Запах достиг Марка как раз в тот момент, когда началось пение, и хотя ему было сказано, что это актеры, все напоминало настроение и благоговение богослужения.

И вот зазвучал напевный речитатив. Наклонившись в балетном движении торса и руки, каждый актер макнул кинжальные когти в кубки с красками и коснулся поверхности жидкости в большой чаше. На секунду возникли цвета — смешиваясь, распространяясь, расплываясь в сияющую мандалу. Снова и снова актеры, напевая, повторяли свои магические движения, и мерцающие рисунки менялись с каждой гипнотической строфой, а дым фимиама делался все крепче…

Потом Марк не мог вспомнить, как он покидал ложу и забирался в паланкин. Ритмичное покачивание носилок слилось в его сознание со стихами, которые он слышал, а обратная дорога в прибрежную резиденцию Супаари Ва Гайджур была смесью видений полусна и проплывающих мгновений реальности. Глядя расширенными глазами из своего матерчатого кокона, Марк вдруг со смутным и отстраненным интересом заметил, что они проезжают мимо какого-то общественного сквера. Сквозь щель в занавесках он увидел, как публично казнят троих руна: они стояли на коленях спиной к палачам джанаата, а те своими массивными когтями распороли горла жертв так же опрятно и гуманно, как убивают кошерные мясники.

Эта сцена запечатлелась на уровне подсознания, но Марк не был уверен, была она реальной или это наркотический бред. Прежде чем он смог об этом спросить, картинка уплыла прочь, затерявшись в пульсирующих вспышках пылающих красок и ритмичного речитатива.

Очевидно, это был день открытий.

Уверенные теперь, что топливо для посадочного катера можно воспроизвести, Джордж и Джимми испытали такое облегчение, что едва не рухнули, а затем пришли в ликующее возбуждение. Ауиджан не вполне поняла, в чем суть и цель только что заключенной сделки, но видела, что чужеземцы нуждаются в праздновании, и ей захотелось помочь им в этом.

Этому чувству Ауиджан поддалась не сразу, поскольку была противоестественно сдержанной и осмотрительной рунао, продуктом нескольких сотен поколений селекционного выведения и доскональной подготовки. Став у Супаари первым управляющим двора, она быстро выдвинулась в секретари, и он всегда обращался с ней, как с равной — подчиненной по должности, но не по статусу. В самом деле, родословная Ауиджан была более древней и в некоторых отношениях превосходила родословную самого Супаари — факт, который он отметил с характерной для него иронией. И хотя другие торговцы джанаата не одобряли его почти равноправные отношения с руна, а насчет Супаари и Ауиджан ходили беспочвенные слухи, она наслаждалась тем, что ее способности используются в полной мере, и жила с немалым комфортом. Ценой, которую Ауиджан платила за свое положение, стало одиночество. У нее не было друзей — никого, к кому можно было бы обратиться за советом. Она редко решалась покидать резиденцию Супаари, разве только по делам, надев надлежащие опознавательные знаки и стараясь держаться почтительно как перед джанаата, так и перед руна. Ей вовсе не хотелось вызывать гнев или будить зависть. Все это делало жизнь Ауиджан напряженной, зажатой. И ей требовалась отдушина.

— Завтра вы отправитесь обратно в Кашан, — сказала она чужеземцам, относившимся к ней с уважением и добротой. — Кое-кто хотел бы пригласить вас разделить трапезу. Будет ли это прилично?

Разумеется. Еще бы! И поэтому, когда полусонного Марка Робичокса несли по улицам Гайджура к бухте Радина, Джимми Квинн и Джордж Эдвардс следом за Ауиджан покинули резиденцию Супаари, направившись в соседний район, заселенный руна и расположенный неподалеку от гавани. Остановившись в воротах, они увидели перед собой некий аналог ресторана или частного клуба, наполненный руна многих типов, брызжущих весельем и шумных более обычного.

— Черт возьми, похоже на свадьбу, — сказал Джимми, широко улыбаясь.

Они вошли внутрь, и Ауиджан отвела их в угол, где люди устроились на полу, покрытом чем-то мягким. В толпе из рук в руки передавали огромные блюда, а также красивые тарелки со студенистыми лепешками, показавшимися Джорджу и Джимми восхитительными. Танцев и музыки не было, зато присутствовал рассказчик, окруженный слушателями, устраивались состязания в силе, затевались какие-то азартные игры, а деньги определенно переходили от одного к другому. Когда они расположились на подушках, Джордж легонько ткнул Джимми локтем и прошептал: