Исход из Длинного Солнца - Джин Родман Вулф
Они покачали головами.
— Тогда вы можете поискать, поспрашивать у других людей. Мгновение назад я посоветовала одному ребенку собирать топливо. Если бы мы смогли развести костры, это очень бы помогло.
— Все сгорело. — Старик неопределенно махнул рукой.
— Должны остаться угольки, — подтвердила его жена. — Обязательно должны, снег или не снег.
— Я чувствую дым, — сказал он и, принюхавшись, попытался встать, майтера Мята помогла ему. — Я должен посмотреть.
«Вот она я, майтера Жасмин. Я, та самая сивилла, которой мечтала стать, двигаюсь среди страдающих и помогаю им, хотя так мало могу им дать».
Она представила себе суровые черты майтеры Жасмин. Девочка, которой вскоре предстояло поменять имя на Мята, страстно желала отречения и представляла себе, что проходит по витку, как посланное богами благословение, хотя майтера Жасмин предупреждала ее о плохой еде и голодных днях, о жестких кроватях и трудной неблагодарной работе. О годах и годах одиночества.
Она получила все, с избытком.
Майтера Мята упала на колени, сложила руки и наклонила голову:
— О, Великий Пас, о, Матушка Ехидна, вы вложили мне в сердце заветное желание. — Ей завладело никогда не испытанное чувство: на снегу стояло только ее тело; душа преклонила колени среди фиалок, перекати-поля и майского ландыша в беседке из роз. — Я победила в сражении моей жизни. Я полностью выполнила свое предназначение. Закончите мою жизнь, если вам так хочется. Я с радостью брошусь в руки Гиеракса.
— Мы пытались, майтера.
Женский голос слева, слова адресованы не ей. Еще одна сивилла? Майтера Мята встала на ноги.
— Холодно, — сказала женщина, — и на ее бедных костях нет ни клочка плоти.
Три… нет, четыре человека. Один между сидящими в снегу толстяками — истощенное лицо среди двух круглых и румяных. Над ними наклонилась фигура в черном — сивилла, конечно. Как же ее зовут?
— Майтера? Майтера Клен? Это ты?
— Нет, сив. — Она выпрямилась, повернув голову намного больше, чем могла обычная женщина; на потускневшем металлическом лице блеснули веселые глаза. — Это я, сив. Я, Мэгги.
— Это… это… я… о, сив! Моли! — Они бросились в объятья и заплясали как тогда, на Палатине. — Сив, сив, СИВ!
Еще один далекий взрыв.
— Моли! О, о, Моли! Могу ли я хоть разок назвать тебя майтерой Мрамор? Мне так тебя не хватало!
— Тогда поторопись. Я собираюсь стать падшей женщиной.
— Ты, Моли?
— Да. Я. — Голос майтеры Мрамор стал тверд, как гранит. — И, пожалуйста, не называй меня Моли. Это не мое имя. Никогда не было. Меня зовут Магнезия. Называй меня Мэгги. Или Мрамор, если тебе так нравится. Мой муж будет… не имеет значения. Ты встречала мою внучку, сив? Это она, но не думаю, что она сейчас будет говорить. Ты должна извинить ее.
— Мукор? — Майтера Мята встала на колени рядом с худой девочкой. — Наш кальде описал мне тебя, и я старая подруга твоей бабушки.
— Просыпайся. — Запавшее лицо Мукор усмехнулось, без всякого значения. — Разбей его. — В ее взгляде не было и намека на разум. Больше она не сказала ничего, и вокруг них сомкнулось снежное молчание.
— Генерал, это мой муж, — наконец сказала толстая женщина. — Его зовут Сорокопут.
— Ложнодождевик! Ложнодождевик, я не узнала тебя.
— А я узнала вас, как только увидела. «Это генерал Мята», — сказала я, и я держала ее коня перед атакой на Тюремной улице. И если бы ты пошел, как должен был пойти, ты бы тоже ее знал.
Толстый человек коснулся полей шляпы.
— Я пришла во дворец кальде повидать майтеру, только ее не было дома и полстены упало, так что я с того времени забочусь об ее внучке, бедном маленьком создании. Майтера, тебя увезли те плохие женщины? Так я слышала.
— Лучше называй меня Мэгги, — сказала майтера Мрамор и стянула одежду через голову.
— Майтера!
— Я больше не сивилла, — заявила стройная сияющая фигура. — Я стала падшей женщиной, как и предупреждала. — Она подняла просторное черное платье над головой Мукор и аккуратно натянула его на нее. — Сунь руки в рукава, дорогая. Это легко, они достаточно широкие.
— Был еще старик, который помогал мне с ней, — объяснила Ложнодождевик, — но он пошел сражаться; потом появились плохие женщины, и нам пришлось бежать.
Если бы не потрясение от вида голой майтеры Мрамор, майтера Мята улыбнулась бы.
— Ты, наверно, хотела сказать, что он мертв, но надеюсь, что нет. Тебе не холодно, майтера?
— Ни на бит. — Майтера Мрамор выпрямилась. — Так более свежо и намного удобнее, хотя, скорее всего, я еще пожалею о карманах. — Она повернулась к майтере Мята. — Я дюжину раз общалась с падшими женщинами, по меньшей мере. И это передается, боюсь.
Майтера Мята поперхнулась и закашлялась, желая избавиться от снежных хлопьев, сесть со стаканом горячего чая, проснуться и обнаружить, что это маленькое создание цвета олова не та престарелая сивилла, которую, как она считала, она хорошо знала.
— Если они схватили…
Ловкие пальцы майтеры Мрамор обернули длинный конец полосатой вязаной шапочки майтеры Мята вокруг ее шеи, как шарф.
— Вот так, дорогая, теперь тебе не будет так холодно, вот это для чего. Подоткни конец в плащ. — Она сама подоткнула его. — Кисточка не даст кончику выскользнуть. Поняла?
— Эти женщины! — сказала майтера Мята громче, чем собиралась, но продолжала так же страстно, сказав себе: «Я же генерал, в конце концов». — Ты имеешь в виду вражеских труперов или шпионок Бекаса?
— Нет, нет и нет. Дорогую Синель, по-своему невероятно привлекательную девушку, и жену кальде. Она не лучше, чем должна быть, если ты понимаешь, о чем я говорю. И еще женщины, которых приводили наши воры. Они более интересны, чем бедные женщины, хотя бедные женщины тоже, по-своему, интересны. Но женщины воров не обнажали свое тело, или не слишком много. Но я бы сказала, что дорогая Синель по-настоящему наслаждается этим. Ее фигура красивее, чем ее лицо, и я нахожу ее великолепной.
— Как и твоя, майтера, — сказала Ложнодождевик, и ее муж с энтузиазмом кивнул.
Еще один взрыв заглушил ее следующую фразу. Вскинув голову, майтера Мята решила, что этот ближе, чем предыдущий; и в его звуке было что-то зловещее.
— …сказал нам Его Святейшество, — закончила Ложнодождевик.
— Ты сказала Его Святейшество? — спросила майтера Мята и, хотя Ложнодождевик еще не успела ответить, приложила палец к губам.
Послышались запинающиеся хлопающие очереди, прилетевшие, казалось, откуда-то сверху. Через некоторое время за ними последовал далекий грохот взрывов.
— Что это было, генерал? — спросила Ложнодождевик.
— Я слышала пушки. Батарею легких пушек. Не часто услышишь именно выстрелы, обычно только свист снарядов и взрывы. Эти близко, может быть наши.
Майтера
