Айзек Азимов - Академия. Классическая трилогия

— Сомнительная метафора, — откликнулся Первый Оратор, — но я понял, что ты хотел сказать.

— Но теперь, Оратор, они знают о Второй Академии гораздо больше. Раньше им было известно лишь туманное напоминание о ней в записях Селдона, по теперь они догадываются, что ей отведена роль Хранительницы Плана. Они знают, что существует некая организация, которая следит за каждым их шагом и не позволяет им упасть. Поэтому они отбросили прочь сомнения, отказались от борьбы за существование и позволили вести себя на поводке. Ну вот, получилась еще одна метафора. Прошу прощения…

— Ничего, ничего, продолжай.

— И вот именно этот отказ от активности, эта нарастающая инерция, этот переход к упадочной, гедонистической философии и означает провал Плана. Они снова должны обрести некую самостоятельность.

— Это все?

— Нет, есть кое-что еще. Реакция большинства населения именно такова, как я описал. Но существует высокая вероятность наличия реакции меньшинства. Знание о нашей руководящей роли, роли поводыря, вызовет у некоторых не расслабление, не покорность судьбе, а совсем наоборот — протест, враждебность. Это следует из теоремы Кориллова…

— Да-да. Теорему я знаю.

— Прощу прощения, Оратор. Очень трудно обойтись без математики… Как бы то ни было, мы имеем дело не только с падением активности в Первой Академии, но и с тем фактом, что некоторая часть ее населения может выступить против нас, и весьма активно.

— Теперь все?

— Остался еще один фактор, вероятность которого достаточно высока.

— Отлично. Что за фактор?

— Пока вся энергия Первой Академии была направлена на борьбу с Империей, пока их единственный враг являл собой неуклюжие, безнадежно устаревшие останки былого величия, они концентрировали свое внимание исключительно на развитии физической технологии. Когда же новой, немаловажной частью их окружения стали мы, резко возросла вероятность перемены в их ориентации. Они могут попытаться стать Психологами…

— Эта перемена в ориентации, — холодно прокомментировал Первый Оратор, — уже произошла.

Губы Студента плотно сжались. Он нахмурился:

— Значит, все кончено. Это — фундаментальное расхождение с Планом. Оратор, мог ли я узнать об этом, если бы жил… не здесь?

Первый Оратор спокойно и серьезно ответил:

— Мальчик мой, ты расстроен, удручен — я понимаю тебя. Ты думал, что столь многое тебе открыто, а теперь вдруг с удивлением обнаружил, что не видел столь очевидного. Ты считал себя одним из Правителей Галактики, а теперь понял, что стоишь так близко к собственному краху. Образно говоря, ты понял, что теперь тебе придется покинуть башню из слоновой кости, где ты обитал до сих пор, и выйти в широкий мир, отрешившись от всех иллюзий, что питали тебя во время учебы.

Я сам это пережил в свое время. Это нормально. Понимаешь, это необходимо — чтобы какое-то время в начале твоей жизни ты существовал в некотором отрыве от реальности, чтобы ты был здесь, где все знания достались тебе в чистом виде, чтобы вырос и заострился твой разум. Мы могли бы и раньше показать тебе этот частичный провал в Плане, чем избавили бы тебя от теперешнего потрясения, но тогда ты бы еще не сумел так хорошо понять значения всего этого, как понял сейчас. Так, значит, ты не видишь никакого решения проблемы?

— Никакого… — проговорил Студент, понурив голову.

— Ну что ж, это неудивительно. Послушай меня, юноша. На самом деле способ действия существует, и он уже осуществляется примерно в течение десяти лет. Это необычный способ — мы были вынуждены прибегнуть к нему против своей воли. Он требует учета низких вероятностей, опасных допущений… Нам даже пришлось временами учитывать реакции отдельных людей, потому что иначе в такой ситуации просто нельзя — ведь ты прекрасно знаешь, что Психостатистика, по определению, утрачивает значение, будучи применена на материале ниже планетарных чисел.

— Есть успехи? — выдохнул Студент.

— Пока сказать трудно. Пока мы еще удерживаем контроль над ситуацией, но впервые за всю историю выполнения Плана так высока вероятность того, что действия отдельных людей могут разрушить все. Мы воздействовали в нужном направлении на умы ограниченного числа наших противников, у нас есть агенты — но их действия четко спланированы. На импровизацию они не отважатся. Это тебе должно быть понятно. Мне трудно допустить самое страшное — то, что нас могут обнаружить здесь, в этом мире. Если это произойдет, не только План будет разрушен, но и мы сами. Так что, как видишь, вывод весьма, весьма неутешительный.

— То, что вы сказали, Оратор, это… как бы вообще не вывод. Это не решение — это не больше чем отчаянная догадка!

— Нет. Это — разумная догадка.

— Когда же… наступит кризис, Оратор? Когда мы узнаем, выиграли мы или нет?

— В течение года все станет ясно.

Студент задумался. Кивнув, он пожал руку Оратора.

— Горькая правда. Но лучше — правда, — сказал он, повернулся и вышел.

Первый Оратор подошел к стене, часть которой постепенно стала прозрачной. Он смотрел поверх высоких, гигантских строений на бесчисленные спокойные скопления звезд.

…Год пройдет быстро. Доживет ли кто-нибудь из них, наследников Селдона, до его конца?

Глава одиннадцатая

На Калган — «зайцем»

Прошло чуть больше месяца, и для Хомира Мунна наступило лето. Он написал финансовый отчет за год, передал все дела своему новому заместителю, недавно назначенному Правительством, — прежний никуда не годился в деловом плане, и занялся подготовкой к полету своего маленького одноместного крейсера под названием «Русалка» — это имя корабль получил в честь загадочного, романтического эпизода двадцатилетней давности. Корабль был извлечен на свет из ангара и очищен от налипшей за зиму паутины.

Мунн покидал Терминус с грустью. Его никто не провожал — и это было печально, хотя его и раньше никто не провожал в путешествия. Он понимал, что все должно выглядеть так, чтобы это его событие ничем не отличалось от предыдущих, но радости от этого было мало. Он, Хомир Мунн, вынужден рисковать жизнью в потрясающей авантюре, а улетал один-одинешенек…

По крайней мере, он так думал.

Однако он жестоко ошибался, и поэтому на следующий день был жуткий переполох — как на борту «Русалки», так и в загородном доме доктора Дарелла.

Если придерживаться хронологии, то сначала шок наступил в доме Дареллов. Шум подняла Полли, служанка, чей отпуск к этому времени уже закончился. Она сбежала по лестнице, отчаянно причитая.

Доктор встретил ее внизу. Вначале она тщетно пыталась выразить обуревавшие ее чувства словами, но в конце концов просто сунула ему листок бумаги и какой-то маленький кубический предмет.

Он недовольно взял все это и спросил:

— Так в чем дело, Полли?

— Она убежала, доктор!

— Кто убежал?

— Аркадия!

— Что значит — «убежала»? Куда убежала? О чем ты?

Полли сердито топнула ногой.

— Вот уж не знаю! Она ушла — взяла маленький чемоданчик с одеждой, оставила вот эту записку. Да вы бы взяли и прочитали, а не стояли бы так! Ох уж эти мужчины!

Доктор Дарелл недоуменно пожал плечами и раскрыл сложенную вчетверо записку. Записка была короткая и, кроме размашистой подписи «Аркади», напечатана — вернее, написана на принтере.

«Милый папа,

прощаться с тобой было бы невыносимо тяжело. Я бы стала плакать, как маленькая, и тебе было бы стыдно за меня. Поэтому я решила попрощаться с тобой в записке. Я буду очень скучать по тебе, хотя, конечно, каникулы с дядей Хомиром получатся прекрасные. Я обещаю вести себя хорошо и скоро вернусь. На память оставляю тебе одну свою вещицу.

Он несколько раз перечитал записку, По его лицу было видно, что с каждым разом он понимает ее смысл все меньше и меньше. Потом он строго спросил:

— Ты прочла это, Полли?

Полли обиделась:

— Ну уж в этом я не виновата, доктор! Там же было написано: «Полли», а я откуда могла знать, что записка-то вам? Я в чужие дела не привыкла соваться, доктор, я у вас столько лет служу, и вы знаете, что…

Доктор протестующе поднял руку:

— Ладно, ладно, Полли. Не обижайся. Я просто хотел узнать, поняла ли ты, в чем дело.

Она молчала, а он лихорадочно соображал, как быть. Убеждать ее забыть о происшествии бесполезно. При общении с врагом пожелание «забыть и не думать» было бессмысленно, и подобный совет мог сыграть абсолютно противоположную роль.

Поэтому он сказал:

— Ты знаешь, Полли, она странная девочка. Очень… романтичная. Она так ждала этой поездки с тех самых пор, как мы договорились.

— Договорились? А мне никто и словом не обмолвился?