Вальдемар Лысяк - Ампирный пасьянс

Разве можно в подобных обстоятельствах, а скорее - при подобного рода повторяющихся ситуациях, удивляться тому, что австрийцы нервничали? Еще 20 марта 1832 года, всего лишь за четыре месяца до смерти Орленка, в Велсе было арестовано несколько проезжавших через Австрию поляков, участников Ноябрьского восстания. Капитан Яценты Грабовецкий описал это в своих "Эмигрантских воспоминаниях": "Не успели мы выйти с постоялого двора, как нас окружила толпа немцев, с которой мы и шли, возглавляемые полицейским; уже весь город знал, что задержали четырех иностранцев; нас приняли за французов, прибывших с целью выкрасть из Вены князя Рейхштадтского, сына Наполеона..." Дело достаточно скоро выяснилось, и поляков освободили.

Столь же нервно реагировала и французская полиция. В эпоху Реставрации во Франции было раскрыто множество заговоров, цель которых заключалась в свержении бурбоновского режима и введении на трон Наполеона II. Уже в 1817 году в Бордо и Лионе были "разработаны" первые бонапартистские организации. Впоследствии они будут множиться, принимая спесивые названия: "Сычи Бонапарте", "Кавалеры Стилета" или даже "Черный Клинок". В 1820 году был раскрыт заговор генерала Тарайре, который планировал атаковать Тюильри, королевскую семью пленить и объявить установление Империи. В 1821 году, году смерти императора, в дело входят карбонарии, которых французские заговорщики называют "Добрыми Кузенами". Бонапартистский заговор унтер-офицеров 45 линейного полка, так называемый заговор "четырех сержантов из Ла-Рошели" (Борье, Поммье, Губен и Раулсо) имел как раз карбонарскую основу и кончился тем, что четверка храбрецов кончила жизнь на гильотине. По приговору иных судебных процессов, которые производились по подобным заговорам, несколько молодых офицеров-бонапартистов (Сиржан, Карон и др.) было расстреляно. Некоторым (Кудер, Рожер) жизнь спасло заступничество влиятельных лиц, а также госпожи Рекамье. Здесь можно было бы упомянуть заговоры в Марселе, Бельфоре, Бидасоне и многих других местах. В 1820 году даже существовала концепция ввести Наполеона II на трон в Буэнос-Айресе, о чем нам известно из переписки графа Голтца с прусским королем, перехваченной французским Черным Кабинетом. Поговаривали про Варшаву и Рим.

Все это держало австрийскую разведку и контрразведку в состоянии полной боевой готовности. Напряжение возросло по причине не слишком серьезной и, скорее всего, совершенно самостоятельной инициативы безумной амазонки, родственницы Орленка, графини Камерата-Пассьонеи де Маццолени. Эта своевольная дочка Феликса Баккиоччи и Элизы Бонапарте, ярая бонапартистка, прибыла в Вену в 1830 году и попыталась уговорить кузена, чтобы тот сбежал из Австрии и встал во главе французских бонапартистов. Полиция перехватила ее письма (за ноябрь 1830 года) князю Рейхштадтскому; после чего графиню признали сумасшедшей (по мнению Меттерниха) и выставили за пределы страны.

10

Относительно способа, с помощью которого намеревались извлечь "Орленка" из Шёнбрунн, по Европе ходило множество легенд, которых историкам в серьезных научных работах не стоит повторять. Но ведь сказал же кто-то: разве не является история собранием легенд? То, чего не могли сделать ученые, сделали писатели романов, довольно часто даже гораздо лучше информированные, поскольку им удавалось докопаться до историй, о которых историкам и не снилось. Дюма-отец тому наилучший пример.

Как раз в "Парижских могиканах" Дюма-отца осью интриги является попытка освобождения "Орленка". Дюма создал фиктивную фигуру генерала Гаэтано Сарранти, корсиканца, товарища Наполеона на Святой Елене. Образцом для этого персонажа, вне всяких сомнений, был Гурго, который - как мы помним - в 1818 году сделался связником между Лонгвуд и бонапартистским подпольем.

В романе Сарранти в 1817 году устанавливает контакт с капитаном американского судна, чтобы реализовать намерение вывезти Наполеона в Бостон. Тем не менее, император отказывается принять этот план и делает все, чтобы выслать Сарранти в Европу. Перед отъездом он открывает ему, что отказывается возвращаться на трон, но ему бы хотелось, чтобы корону получил его освобожденный сын. На эти цели Сарранти получает 300 тысяч франков и после десяти лет подготовки в Париже, в 1827 году приступает к делу. Тем не менее, начальнику бурбонской полиции, Шакалу10, удается раскрыть заговор и арестовать Сарранти. Тогда на арене активно выступает сын генерала, Доминик Сарранти.

В "Парижских могиканах" тот способ, который генерал с сыном намеревались использовать для того, чтобы выкрасть "Орленка", основывался как раз на тропе, ведущей через... шёнбруннский сад! Дюма этого не придумал, лишь повторил версию, которая кружила по Европе первой половины XIX века и была тесно связана с человеком, застреленном в Шёнбрунн 4 сентября 1823 года. Эту концепцию подвинул Сарранти сам Наполеон в последней их беседе перед выездом генерала в Европу. Привожу ее, поскольку она того стоит. Наполеон просит верного солдата, чтобы тот убедил бонапартистское подполье в Париже, что сам он уже не мыслит о возвращении к власти, и чтобы на него перестали рассчитывать. Сарранти на это:

" - Но почему, Ваше Величество?

- Потому что я, как и римские императоры, перешел в состояние божества и гляжу на мир со своего огненного неба. Ты отправишься к ним и скажешь от моего имени: Не думайте об императоре, как только лишь о том, что он вас любит и поощряет к действию. У него имеется сын, которого, может, воспитывают в ненависти к отцу, и уж наверняка, заставляют думать о нем плохо. Помните об этом сыне!

- Хорошо, Ваше Величество, передам.

- Прибавь еще следующее: только не запутайте сопляка в заговор, в успехе которого вы не будете абсолютно уверены; вспомните, что сделали с Астинаксом и Британником, как только возникло предположение, что те могут стать опасными...

- Хорошо, Ваше Величество, сообщу.

- Объясни им, Сарранти, хорошенько объясни, что это моя последняя воля, мое политическое завещание, что я отрекался неотвратимо, раз и навсегда, но отрекался в пользу своего сына!

- Скажу, Ваше Величество.

- А теперь слушай внимательно, Сарранти, вот та подробность, которая может пригодиться тем, кто попытается вырвать моего сына из лап Австрии.

- Слушаю, Ваше Величество.

- Сын мой проживает в полумиле от Вены, в том самом дворце, в котором сам я проживал дважды, один раз после Аустерлица, в 1805 году, а второй раз после Ваграма, в 1809 году. Второй раз я пробыл там около трех месяцев. Мой сын занимает то же самое правое крыло, которое и я сам тогда выбрал для себя. Не исключено, что он спит в той самой комнате, где спал и я. Нужно это проверить.