Сергей Другаль - Тигр проводит вас до гаража.

Как они тут живут? — подумал я. Лежат охапки плохо просушенной травы, шкуры со свалявшейся шерстью, пахнет какой-то дрянью, сыро и гнусно. Чадят маленькие костры, не для обогрева, для освещения, ибо вход в пещеру — только одному протиснуться. И с потолка капает. Но, видимо, живут: заходили женщины, забегали пузатые детишки, подкладывали ветки в костерики, а у меня для них ничего с собой не было… Впрочем, в самые темные закоулки пещеры никто не заходил.

Когда кончили осмотр, снаружи меня уже ждали. Спасенная дева ушла к костру, сильно жестикулируя, что-то говорила, а вокруг сидели нимзияне-мужики, цокали языками, ахали в нужных местах и хлопали себя по животам. Спасенная буквально разорялась, тыча в меня растопыренной дланью. Видимо, совместный осмотр пещеры никак не улучшил ее характера. Женщины толпились в отдалении и, судя по их загнанному виду, были весьма далеки от мыслей об эмансипации. Ничего, подумал я, дождутся матриархата — свое возьмут. А спасенная корила мужиков, что они прошляпили птеродактиля, дескать, меньше в носу ковырять надо, а больше следить за небом и лесом. А то от этих мужиков никакого толку, а женщина и за детьми смотрит, и еду готовит, да еще в деле спасения должна полагаться на какого-то подозрительного типа, и откуда он взялся, и почему весь в тонких шкурах неизвестного зверя? И неплохо, дескать, было бы его раздеть, а шкуру ей отдать. Мужики стали хмурыми: раздеть — это правильно, но с какой стати шкуру ей? Пусть спасибо скажет, что жива осталась, а то еще и шкуру.

Они пасмурно поглядывали на меня, потом вождь (самый пузатый — всегда вождь) сделал попытку стянуть с меня куртку. Гм… Его так быстро вытащили из костра, что он по-настоящему и обгореть не успел, только задымилась шерсть в районе копчика. А я с корнем выдрал ближайшую осину или, может, местный дубок и издал вопль, усиленный мегафоном, тоже скрытым в воротнике. Вопль получился — ого! Они так и полегли, а в кустах кто-то охнул от неожиданности. Вообще, когда тайно сидишь в кустах, надо быть ко всему готовым. Спасенная дева иссякла. Все долго молчали, и тут включился мой кибертолмач, работающий также в диалоговом режиме.

— Если меня не трогать и не давить на самолюбие, то со мной можно ладить, — сказал я, и толмач перепел это тремя словами. — Птеродактиля и других кусачих я не боюсь. А вон там, в кустах, лежит зверюга, так это я ее уложил голосом…

А что? Объяснять им про звездолет, что я с другой планеты? Не поймут. При контактах контактирующий должен приспосабливаться к уровню контактируемого, а не переть на рожон со своей эрудицией. Говорить доступно, словно ты на ученом симпозиуме разъясняешь ведущим дубарям, чем шпонка от втулки отличается.

Я пошел в кусты, и, представьте, там, закатив глаза и крестом сложивши когтистые лапы, в глубоком обмороке лежал бычок. Его-то я и обозвал зверюгой. Покрытые толстой мозолистой кожей и редкой шерстью бока его слегка вздымались. Я смочил бычку ноздри жидкостью из фляги и оставил лежать. А аборигенам сказал, что это моя личная добыча, неприкосновенная для других. Если подумать, то действительно, он целый день втихую топал за мной, на что-то надеялся, чего-то хотел, а теперь я его отдам на съедение? Кто бы меня понял? Зато теперь не только капитан, теперь и я бычка удостоился.

У костра в кругу мужчин все еще сидела как равная спасенная мною дева, грызла лакомый кус и негромко шпыняла мужиков за отсутствие мужественности, за нерешительность, за неумение прижать к ногтю безволосого мозгляка в тонко выделанной шкуре. Это все мне на ухо наговорил толмач. Безволосый мозгляк — это, значит, я. Они отмалчивались. Вождь изредка потирал нижнюю часть поясницы, на коей созревал синий инфильтрат. Тут спасенная дева, сказав, что ее зовут Нуи, позвала меня осматривать пещеру. После осмотра я подсел к костру, отрезал самый смачный кус мяса, посолил и на кончике ножа в знак примирения протянул вождю. Вождь взял мясо, попробовал и расплылся в невозможной улыбке. Но мой нож ему еще больше понравился. Ладно, думаю, отдам, у меня запасной есть. Он так и впился в рукоятку двумя руками и сказал:

— Ешечит бзон усыгуса твенти!

Кибертолмач мне перевел: «О, великий воин, разлука с которым непереносима, красота которого неописуема, сила которого неодолима, а живот благоухает, который ногой может переломить хребет большого санрака, а криком через ноздрю сокрушить любого зверя и сразить неведомо как летучего рымла…»

Вот это да, подумал я, вот это язык. Всего четыре слова, а сколько смысла! И какого смысла!

Видимо, язык действительно емкий, ибо толмач просто изошел комплиментами: «О превосходный, о владелец большого мешка с добром, не считая круглой пустотелой палки, которая делает «бум» и извергает огонь с дымом!»

— Снопа! — закончил вождь, а толмач после секундной заминки перевел: «Дай пострелять!»

— Скиса хи! — ни с того ни с сего ответил я. — Мазел са кропи!

Вождь потемнел лицом.

Я погладил воротник: — Как ты ему перевел?

— Сейчас разуюсь, — ответил Толмач.

— Им это непонятно, они обувь не носят.

— У меня глаз нету, я ориентировался на тональность беседы. А если так ставишь вопрос, то ищи синонимы сам.

Кибертолмач замолк. Известно, что автоматы создавались для дипломатических переговоров, отсюда и некая цветистость в выражениях. До сих пор нам это не мешало. И я решил терпеть.

— Ладно, скажи им «спокойной ночи» и что я собираюсь спать у костра.

Кибер перевел — и вождь заплакал, и остальные пригорюнились.

— Ешечит бзон, — сквозь слезы высказал вождь. — Са зелих кропи.

Толмач сказал: они говорят — нехорошо смеяться над чужими бедами, здесь спокойных ночей не бывает, а снаружи, несмотря на костер, меня съедят.

Я вроде их ничем не оскорбил, но кто знает эти инопланетные обычаи, хочешь как лучше… Я молча надувал матрац, аборигены молча дивились. Дева, которую, оказывается, звали Нуи, снова позвала меня осматривать пещеру, но в нее уже плотно набились нимзияне, унося с собой высушенные за день на солнце шкуры.

Я улегся, и надо мной мерцали незнакомые звезды, складываясь в незнакомые созвездия. Я нашел наш орбитальный спутник связи и, успокоенный, заснул. Надо сказать, я как лег, так и встал, свежий и бодрый. Я вообще сплю как младенец, ибо ежели совесть чиста, то и сои крепок.

Утром, не успел глаза продрать — святая троица! — лежу, а вокруг сидят, как в тот раз, когда я сбежал. На меня глядят. У женщин слезы текут, с чего бы это? Мужики смотрят завистливыми глазами. Вождь совсем скуксился — и нож его не утешает. Сажусь к костру, вокруг тишина, мне лучшие куски подкладывают и глядят, как я ем. Неприятно. Пошел бычка навестить, уже сидит, глазами хлопает, задвигался, руку мне облизал…