Станислав Лем - Навигатор Пиркс. Голос неба

Книга со звездным Посланием, которую мне торжественно вручили, была не слишком интересной, — по крайней мере при первом чтении. Ее начало выглядело следующим образом: «0001101010000111111001101111111001010010100». Продолжение было в том же духе. Единственное дополнительное замечание гласило, что элемент кода содержит, по-видимому, девять элементарных знаков (единиц и нулей).

Расположившись в своей новой резиденции, я принялся размышлять. Размышлял я примерно так. Культура — это нечто и необходимое и случайное, как подстилка гнезда; это — прибежище от окружающей действительности, маленькая вселенная, на существование которой большой мир дает молчаливое согласие, ибо в самой природе нет ответа на вопросы о добре и зле, о прекрасном и безобразном, о законах и нравах. Язык, это порождение культуры, является как бы каркасом гнезда, он скрепляет все частицы подстилки и придает им ту форму, которая обитателям гнезда кажется необходимой. Язык — пароль тождественности этих существ, он общий знаменатель данной группы, ее инвариантный признак, поэтому его действенность кончается сразу же за порогом этой хрупкой постройки.

Отправители, наверно, знали об этом. На Земле ожидали, что содержанием звездного сигнала будет математика. Как известно, большим успехом у теоретиков Контакта пользовались знаменитые пифагоровы треугольники — геометрией Евклида мы собирались приветствовать иные цивилизации через космические бездны. Отправители приняли другое решение, и я считал это правильным. Этнический язык не позволяет оторваться от своей планеты, ибо каждый язык намертво прикреплен к местной почве. А математика — это уж слишком радикальный разрыв. Это разрыв не только с локальными особенностями, ставшими мерилом хорошего и дурного, — это итог поисков такой свободы, которая уже избавляет от всяких мерил.

С помощью математики можно сообщить только, что ты есть, что ты существуешь. Если хочется достичь большего, посылка производственного рецепта становится необходимой. Но такой рецепт предполагает технологию, а технология — это мимолетное, преходящее состояние, это переход от одних материалов и средств к другим. Тогда что же — описание «предмета»? Но и описывать данный предмет можно неисчислимым множеством способов. Это вело в тупик.

Одна мысль не давала мне покоя. «Звездный код» передавался непрерывно, он бесконечно повторялся, вот что было непонятно, — ведь это мешало распознать в нем сигнал. Несчастный Лейзеровитц был не так уж безумен: периодические «зоны молчания» казались действительно нужными, более того, необходимыми, как прямое указание на искусственность сигнала. «Зоны молчания» обратили бы на себя внимание любого наблюдателя. Почему же их не было? Я не мог отделаться от этой мысли. Я попытался ее перевернуть: отсутствие пауз воспринималось как отсутствие информации, указывающей на искусственную природу сигнала. А если в этой непрерывности как раз заключалась дополнительная информация? Что же она может тогда означать? То, что «начало» и «конец» сообщения несущественны. Что его можно читать, начиная с любого места.

Концепция эта меня заворожила. Теперь я отлично понимал, почему мои друзья так старались ни словечком не обмолвиться о способах, которыми они атаковали Послание. В соответствии с их планом я был абсолютно непредубежден. В то же время мне предстояла борьба, так сказать, на два фронта: конечно, главным противником, мотивы которого я пытался разгадать, был неизвестный Отправитель; вместе с тем на каждом этапе размышлений я не мог не думать и о том, шли ли математики Проекта тем же путем, что и я. Об их работе я знал только одно — что она не дала окончательного результата; не только в том смысле, что они не расшифровали Послание до конца, но и в том, что не смогли доказать правильность своей исходной классификации Послания как информации типа «предмет-процесс».

Как и мои предшественники, я считал, что «код» слишком лаконичен. Ведь можно же было снабдить его вступительной частью, в которой простыми способами пояснялось бы, как следует его читать. Так по крайней мере казалось. Однако же лаконичность «кода» не является его объективным свойством, а зависит от уровня знаний получателя, точнее говоря — от различия в уровнях знаний отправителя и адресата. Одну и ту же информацию один получатель сочтет достаточной, а другой — слишком лаконичной. Каждый, даже самый простой объект содержит потенциально бесконечное количество информации. Поэтому, как бы мы ни детализировали пересылаемое описание, оно всегда будет для одних слишком детальным, а для других отрывочным, неполным. Трудности, с которыми мы столкнулись, указывали, что Отправитель обращался к адресатам, по-видимому, более высоко развитым, чем люди на данном этапе их истории.

Информация, оторванная от объекта, не только неполна. Она всегда представляет собой некое обобщение. Она никогда не определяет объект с абсолютной точностью. В повседневной жизни мы этого не замечаем, потому что нечеткость определения объекта, даваемая информацией, здесь исчезающе мала. То же случается и в науке. Прекрасно зная, что скорости не складываются арифметически, мы все же не применяем релятивистскую поправку, когда складываем скорости корабля и автомобиля, движущегося по его палубе, — ибо для скоростей, далеких от световой, эта поправка так ничтожна, что не имеет никакого значения. Так вот, существует информационный эквивалент этого релятивистского эффекта: понятие «жизнь» практически одинаково для двух биологов, если один из них живет на Гавайях, а другой в Норвегии. Но две цивилизации в космосе разделяет уже такой громадный провал, что кажущаяся однозначность многих понятий непременно должна подвергнуться расшатыванию. Все обстояло намного проще, если Отправители использовали в качестве первичных объектов небесные тела. А что, если они ориентировались на атомы? Представление об атоме как о «предмете» в значительной степени зависит от уровня знаний о нем. Восемьдесят лет назад атом был «очень похож» на Солнечную систему в миниатюре. Сегодня он на нее уже не похож.

Предположим, что нам посылают шестиугольник. Его можно рассматривать как схему ячейки пчелиных сотов, или здания, или химической молекулы. Данной геометрической форме может соответствовать бесчисленное множество предметов. Понять, что именно имел в виду Отправитель, можно лишь после того, как будет точно опознан строительный материал. Если, например, им окажется кирпич, это, конечно, уменьшит класс возможных решений, но класс этот по-прежнему останется множеством с бесконечной мощностью — ведь зданий шестиугольной формы можно построить бесконечно много. Пересылаемый план следовало бы снабдить точными размерами. Существует, однако, такой строительный материал, в котором сами кирпичики задают необходимые размеры. Это — атомы. В атомной системе частицы нельзя произвольно сближать или раздвигать. Поэтому, получив «просто шестиугольник», я склонен был бы считать, что Отправитель имел в виду молекулу химического соединения, состоящую из шести атомов или атомных групп. Такое утверждение очень ограничивает область дальнейших поисков.