Владимир Аренев - Конец света с вариациями (сборник)

Я вернулся на «сушу» уже без моего импровизированного копья.

Четверо обратников были мертвы. Трое окружили монаха, он рухнул, а они добивали его.

Я побежал на выручку – с хода проскользнул под рукой у одного из обратников и обрушил стальную палицу ему на затылок. Швырнул палицу в другого, но тот уже убил отца Христофора, вонзив острый отросток ему в шею. Я оказавшись рядом с тварью, загнал в нее нож, но она резко развернулась и оставила меня без оружия. Я попытался опрокинуть ее толчком в брюшную створку, однако сам оказался на земле. Ее морда опускалась ко мне, на брюхе распускался цветок челюстей, из которого выходил змеевидный отросток.

До руки мертвого отца Христофора, все еще державшей посох, был метр.

Я полз, а червь, вонзившись в меня, торопился добираться до моего сердца. В тот момент, когда он почти добрался, я схватил посох и огрел обратника по макушке. Потом вырвал из себя червя. Твари надо было выбрать правильную тактику, а она решила срочно меня добить, стала наваливаться.

Я резко крутанулся вбок и стригущим движением ног подсек нападающего. (Чего греха таить, когда-то занимался брейкдансом – оказалось, не впустую потратил два года, сейчас помогло.) Между нами образовалась необходимая дистанция. Тут я и вмазал ему набалдашником монашеского посоха – в глазницу. Так я прикончил директора отдела перспективных технологий, вероятно, того, который выпустил в свет обратников.

Я пролежал в снегу минуту, смотря на набалдашник – из заостренной он вернулся к прежней форме, округлой; у отца Христофора было все продумано. А потом…

– Вставай, папа, – Макс тянул меня за руки, а Натик подталкивал сзади. – Пошли уже отсюда.

Психологическая устойчивость у них оказалась ничего, стрелялки-уничтожалки-виртуалки дали закалку.

– Может, маму подождем? – прикинул Макс.

– Это не мама была, оборотень, – со знанием дела пояснил Нат.

Я встал, повернул отца Христофора на спину, сложил ему руки на груди. Под светом полной луны я с сыновьями шел к трассе, и мне слышался голос воина-монаха:

«Я еще вернусь. А потом придет Господь. Но пока будь осторожен».

Сзади накатил жгучий свет фар – автомобиль ехал из отеля. За ним еще один и еще. В салонах дорогих машин никого не было. Они ехали под управлением борт-компьютеров по данным навигационных систем. Возвращались домой без хозяев.

А потом я заметил, что неподалеку от выхода на трассу нас ждали.

– Стойте здесь, – сказал я мальчикам.

Темные квадратные силуэты были все ближе, но лиц не видно. Когда до них оставалось метров пять, не больше, сзади накатил свет фар еще одного автомобиля, возвращающегося на автопилоте домой. У меня имелось несколько секунд, пока они были ослеплены, а я их видел во всей красе. Трое. Щетинистые лица под бараньими шапками. У одного точно линзы ночного видения – белки не просматриваются. А вот в руке другого тускло отсветил металл. Не нож – телескопическая металлическая дубинка со свинцовым утяжелителем – ломать кости и пробивать череп с одного удара. Салафиты. Вышли поохотиться на людей. Ни одного из этих чмуров еще ни разу не посадили в тюрьму, даже если полиция ловила их. Салафитов всегда защищали лучшие корпоративные юристы. Убил паренька одиннадцати лет, значит тот был «агрессивным русским фашистом». Изнасиловал девчонку – значит, та была «проституткой». Очищенные от местного населения территории переходили корпорациям…

Ну хорошо, теперь я буду судьей.

Рывок. Крайнего справа, того, что с дубинкой, ударил посохом в лоб. Ближайший меня еще не видел, но уже через мгновение в его руке оказался нож. С полуборота влупил ему посохом по горлу. Этот с хрипом лег. Обернулся к первому – лоб у того оказался крепким и он, выпустив с щелчком пять звеньев дубинки, нацеливал ее на мою голову. Но монашеский посох был длинее. Второго удара этот тип уже не выдержал. У последнего салафита блеснул в руке ствол. Еще рывок – на этот раз меня подтолкнула волна, и я будто опередил свое тело. Различил напряжение мышц в крепком теле противника и, согнувшись, бросился ему в ноги. Его рука с пистолетом оказалась над моей головой – схватив ее за кисть, сломал о свое плечо. И ударом посоха по вражескому затылку, украшенному бараньей шерстью, завершил дело.

– Теперь вперед, – окликнул я сыновей, – не дрейфить.

– Да мы уже привыкли, – сказал Макс, обходя лежащие тела по приличной дуге.

Мы вышли на трассу, и… звук мотора, кто-то едет и вроде не из нашего адского отеля. Я поднял руку, и рядом со мной остановился пикапчик с эмблемой ремонтной службы. Из него высунулся не корпоративный монстр, а мужик-техник.

– Э-э, милейший, а не вас ли я вызывал три часа назад? – обратился я.

– Царегородский? – опознал меня техник.

– Ну да.

– Мы получили ваше сообщение о поломке с большим опозданием. Садитесь, только без этой… жерди. Сейчас посмотрим, что с вашей машиной.

Я еще раз посмотрел на посох. Открутив набалдашник, вытащил из него стальное кольцо с насечкой, надел на палец, посох утопил в снегу.

7

Полчаса спустя я возвращался домой вместе с детьми в своей машине. Отвез их к бабушке-дедушке, залепил порезы и раны пластырем из синтекожи и… отправился на работу. Понедельник – утро. А что еще делать – кричать, что в одном отдельно взятом отеле случился конец света? Так меня ж в психушку и отправят. Я, кстати, до сих пор не уверен, не было ли это завихрением моих отдельно взятых мозгов? Или же неудачной работой интракорпорала, поставленного мне в испытательном секторе. Вдруг это было лишь набором виртуальных сцен, цепко въедающихся в сенсорную матрицу?

И вот я в стенах корпорации «Pear». Начиная с пятого этажа от всего, что имелось вокруг, разлетались розовые бабочки, пузыри со щечками, разбегались лисята и мышата, расползались веселые червячки. Все щебетало, завлекало и настаивало на своем.

Усовершенствуй мир, купи новый гаджет Pear. Все вместе: «Мы любим мир, в котором есть Pear».

Pear первый в мире, старайся быть первым в «Пире». Pear – это лучший мир.

– Эй, Царегородский, зайдите к нам сейчас. Снимем имплантированное вам экспериментальное устройство. Не волнуйтесь – сообщим на СУЧ, что вы у нас были, – менеджер из испытательного сектора пронеслась мимо меня.

Там сделали мне инъекцию под кожу в районе решетчатой кости и еще одну – в вену, для промывки организма от «отходов производства».

Через пятнадцать минут розовые бабочки наконец перестали порхать у меня перед глазами.

– Все, Царегородский, можете идти, – распорядилась М. Вилнер, – у вас в запасе еще четверть часа.

Уходить не хочется. Строгость ее не портит. Мне даже кажется порой, что М. Вилнер играет в «деловую». Ну, как девчонка играет в принцесску.