Роман Глушков - Северный шторм

Сфера между тем раскрутилась до такой степени, что усеивающие ее шипы замелькали со скоростью зубьев циркулярной пилы. Разогнавший сферу мотор набрал необходимые обороты и заработал ровно, практически беззвучно. Чаши также прекратили вибрировать, и сейчас от них исходил непонятный звук, напоминающий шипение тонкой струйки пара. Я и остальные находившиеся на площади настороженно следили за машиной Максюты, приготовившись к любым сюрпризам.

А затем случилось то, что превзошло мои самые смелые ожидания, поскольку ничего подобного рассудок нормального человека вообразить попросту не смог бы…

Первым моим ощущением от знакомства с машиной Максюты был шок. Представьте себе, что рядом с вами вдруг разрывается артиллерийский снаряд, а вы при этом остаетесь абсолютно целы и невредимы, разве что слегка оглушены грохотом взрыва. А огонь, осколки, ударная волна – все это неким чудесным образом облетает вас стороной, не причиняя никакого вреда. Поэтому неудивительно, что после запуска движущейся картины, больше похожего на взрыв, нежели на начало массового представления, мне потребовалось несколько секунд, дабы осознать, что я жив-здоров, а не разорван на мелкие куски случайно залетевшим на площадь Святого Петра снарядом.

Говоря «движущаяся картина», я донельзя утрирую то действо, которое развернулось этим ранним утром в небе над Ватиканом. Перед тем как включить машину, создающую миражи, я вспомнил все истории о киевской трагедии, что мне доводилось выслушивать, и заранее подготовился к тому, что увижу. Воображение рисовало картины, похожие на северное сияние, которое я не однажды наблюдал в небе над Петербургом. Разве только, думал я, на сей раз вместо светящихся цветных разводов мне придется увидеть такие же по масштабу изображения, созданные человеком, а затем при помощи электричества и света перенесенные на небосвод. Не знаю, кому как, а мне было вполне по силам заставить свою фантазию родить нечто подобное.

Только проку от моей подготовки все равно было мало. Как бы парадоксально ни звучало, но реальность оказалась во сто крат фантастичнее любых фантазий. Никакое, даже самое яркое из виденных мной северных сияний и близко нельзя было ставить с сегодняшним зрелищем…

Сотни тонких лучей ударили во все стороны из раскрученной до огромной скорости сферы, которая, как выяснилось, в дополнение ко всему постоянно меняла плоскость вращения. От этого машина Максюты не просто била в небеса лучами света, а как бы равномерно закрашивала ими небосвод, оставляя на нем чистой лишь узкую полоску обычного неба у горизонта. Верхняя чаша – та, что находилась сразу под сферой, – выполняла роль отражателя, отсекая лучи от земли и перенаправляя их вверх. Не будь ее, мы, стоявшие поблизости зрители, испытывали бы, наверное, страшные неудобства от попадающих нам в глаза ослепительно-ярких лучей. Не исключено, что и вовсе заработали бы слепоту – настолько плотным был бьющий в небеса световой поток.

Со звуком творились не менее странные вещи. Я стоял возле самого агрегата, но ясно слышал, что звук исходил не от него, а окутывал меня со всех сторон, даже сверху. Звук был невероятно мощный и при этом кристально чистый. Точнее, не просто звук, а музыка. Помпезная и величавая, она накатывала на нас, словно штормовой прибой, сотрясая, казалось, Ватиканский холм до основания. Однако в этом шуме и грохоте я продолжал слышать другие мельчайшие нюансы звукового спектра: шорохи, какие-то всплески, перезвоны и другие детали, которые, по идее, вовсе не должен был сейчас слышать. Но тем не менее все это я превосходно различал на фоне громовых раскатов, рева пламени, рушившихся скал и вулканических извержений, что также присутствовали в звуковой палитре. Насыщенная лавина звука будто проверяла на прочность наши барабанные перепонки и в то же время не раздражала, а вызывала лишь безграничное удивление и естественный вопрос: «Разве такое вообще возможно в природе?»

Но чудеса на этом только начинались. Мгновенно просветлевшее небо и грянувшие аккорды мрачной музыки являлись лишь прелюдией к главной симфонии, что сыграл для нас этот древний аппарат для создания грандиозных миражей.

«Путешествие через Вселенную» – такой носитель Пророк попросил меня поставить для просмотра. И только теперь я понял, почему Глас Господень из трех десятков других носителей захотел увидеть именно этот. Что бы ни было изображено на других – чудовища, битвы, райские пейзажи, – все это не шло ни в какое сравнение с подлинным величием Вселенной, на фоне которого меркли даже самые грандиозные атрибуты привычного нам мира.

Все началось с того, что первым делом на нас рухнуло небо. Далекие звезды, что испокон веков казались людям яркими песчинками, вдруг сорвались с места и помчались навстречу с немыслимой скоростью. Песчинки за считаные секунды вырастали до колоссальных размеров, порой заслоняя собой половину небосклона, после чего проносились мимо, а на их место из глубин Вселенной уже летели новые звезды и планеты, сосчитать которые было невозможно, как дождевые капли.

Взбесившиеся небеса преобразили окружающий мир настолько, что у меня перехватило дыхание и пошла кругом голова. Колени тут же подкосились, и я плюхнулся на задницу, стукнувшись затылком о борт кузова. Стукнулся довольно болезненно, но сейчас я не обратил на эту боль ни малейшего внимания. Задрав голову, я с раскрытым ртом и выпученными глазами следил за разверзнувшейся прямо надо мной космической бездной. Теперь уже не она неслась ко мне, а я падал в нее, захваченный неведомой силой и полностью подвластный ее воле. И не было конца этому стремительному полету в неизвестность…

Как выяснилось позже, реакция остальных зрителей этого зрелища ничем не отличалась от моей. Дезориентированные в пространстве и ошарашенные звуковым шквалом, норманны также страдали от переизбытка впечатлений: наименее стойкие, будучи не в силах совладать с головокружением, попадали с ног, остальные не стали испытывать себя на стойкость и уселись на мостовую там, где стояли. Кое-кого тошнило, но крепкие нервы помогали норманнам сохранять выдержку и не удариться в панику.

Торвальд оперся о борт «Атрида» и, стиснув зубы, остался на ногах – очевидно, не захотел выказывать слабость. Схватив секиру обеими руками, Грингсон держал ее перед грудью так, словно ожидал нападения. Он тоже оказался не готов к тому, что увидел. Возможно, явление призрачных монстров конунг воспринял бы гораздо спокойнее, но этот мираж поверг его в смятение. Глядя на Торвальда, Фенрир также переборол искушение усесться на камни и предпочел взирать на происходящее стоя.