Рэй Брэдбери - Курсанты Академии

Я найду возможность уничтожить его, мои люди по-прежнему мне преданы, я соберу армию, я найму киллеров, я свяжусь с адмиралом Сиппом, и тогда рыдать будет Чен, моля о пощаде, но от меня он ее не дождется, я…

Дурак.

Лейел перевернулся на спину, вытер лицо рукавом, полежал с закрытыми глазами, успокаиваясь. Никакой мести. Никакой политики. Это работа для Рома, не для Лейела. Слишком поздно входить в игру, да и кто поможет ему теперь, когда он лишен всего? И денег.

И влияния. С этим уже ничего не поделаешь.

Да Лейел и не хотел ничего делать. Они же гарантировали субсидирование его архивов и библиотек. Гарантировали финансирование исследований. А по большому счету, ничто другое его особо и не волновало. Управление состоянием рода Фоска он давно уже поручил другим людям. Теперь эту работу будет выполнять созданный Ченом фонд. И его дети не пострадают, он воспитывал их на тех же принципах, которые исповедывал сам, поэтому их карьеры не зависели от богатств семьи. Дети у него выросли славные: они потеряли бы уважение к себе, если б не смогли найти свой путь в этом мире. Безусловно, их не минует разочарование, когда они узнают, что лишены наследства.

Но это известие их не раздавит.

Да и я не раздавлен. Все эти лживые слова, которые произносил Ром, на самом деле — правда, только другие комиссары этого не понимают. Все жизненно необходимое осталось при мне. Я действительно не дорожил своим состоянием. Я и теперь могу оставаться тем же человеком, каким был и раньше. У меня даже появится возможность узнать, кто мои настоящие друзья, кто будет и дальше ценить меня за мои научные достижения, а кто будет презирать за бедность.

И к тому времени, как Дит вернулась из библиотеки, а возвращалась она обычно поздно, Лейел с голо-, вой ушел в работу, просматривая статьи и книги, связанные с попытками найти истоки человечества, стараясь понять, какие из догадок являются очередным шажком к истине, а какие уводят в сторону. Чтение так увлекло его, что первые пятнадцать минут после ее прихода он весело рассказывал Дит о тех глупостях, с которыми ему пришлось сегодня столкнуться, а уж потом поделился с ней удивительной мыслью, которая-таки сверкнула у него в голове:

— Что, если вид человека — не единственная ветвь на нашем семейном дереве? Что, если есть виды приматов, которые выглядят точно так же, как мы, но не могут скрещиваться с нами, обладают свойствами, отличными от наших, а мы этого даже не знаем, мы думаем, что все люди такие же, как мы, но здесь и там, по всей Империи, есть городки, города, а то и целые планеты, заселенные людьми, в которых нет ничего человеческого.

— Но, Лейел, мой многоуважаемый муж, если они выглядят, как мы, и ведут себя, как мы, значит, они такие же, как мы.

— Но ведут-то себя они не так, как мы. В этом вся разница. У них совершенно другой набор правил и допущений. Только они не знают, что мы иные, и мы не знаем, что они — не такие, как мы. И даже если бы у нас возникли такие подозрения, полной уверенности у нас быть не могло. Просто два различных вида, живущие бок о бок и никогда не подозревавшие об этом.

Дит поцеловала его.

— Бедный мой дурачок, никакая это не догадка, это правда жизни. Ты только что описал отношения между мужчинами и женщинами. Два совершенно различных вида живут бок о бок и думают, что они одинаковые.

А удивительное, Лейел, состоит в том, что они продолжают спариваться и иметь детей — иногда девочек, иногда мальчиков, — и все это время они не могут понять, почему один вид никак не понимает другой.

Он рассмеялся, обнял жену.

— Ты, как всегда, права, Дит. Если бы я сумел понять женщин, тогда, наверное, смог бы ответить на вопрос: а что делает мужчин людьми?

— Ничто и никогда не сделает мужчин людьми, — возразила Дит. — Каждый раз, когда им кажется, что цель уже близка, они спотыкаются об эту проклятую игрек-хромосому и вновь превращаются в животных, — и она ткнулась губами в его шею.

Вот тогда, обнимая Дит, он рассказал ей о визите Рома. Она ничего не сказала, лишь крепче прижала к себе. Потом они поужинали и провели вечер так, словно ничего экстраординарного не произошло.

И только позже, в кровати, когда Дит уже глубоко заснула, Лейел подумал, что проверку предстоит пройти и Дит. Любит ли она его теперь, когда он, Лейел Фоска, — ученый на пенсии, а не лорд Фоска, властитель миров? Разумеется, ей кажется, что любит. Но ведь Лейел никогда не замечал, как сильно он зависел от своего богатства. Возможно, и Дит понятия не имела, что любила она не только самого Лейела, но и могущество, которым он обладал. И хотя он не кичился этим могуществом, оно всегда оставалось при нем, словно твердь под ногами, которую не замечаешь, пока она не исчезает, уступая место трясине.

Еще раньше она начала удаляться от него, все больше и больше растворяясь в общности женщин-библиотекарей. Теперь этот процесс, наверное, ускорится, и Лейел будет играть все меньшую роль в ее жизни. Нет, нет, ничего драматического вроде развода не будет. Появится маленькая щелочка между ними, пустое пространство, которое потом превратится в бездонную пропасть. Мое богатство было частицей меня, теперь его нет, я уже не тот человек, которого она любила. Она может даже не знать того, что больше не любит меня.

Просто будет все больше и больше погружаться в свою работу, а когда через пять или десять лет я умру от старости, поскорбит, а потом внезапно поймет, что горе ее не так уж и велико. Собственно, даже не горе это, а сожаление. И она займется своими делами, даже не вспоминая, что была моей женой. Я исчезну из памяти человечества, оставшись разве что в нескольких научных работах да в библиотеках.

Превращусь в ту самую информацию, которая безвозвратно теряется в забытых архивах. Исчезает бит за битом, незаметно, а в конце концов пропадает бесследно. И остается пустота.

Дурак. Такое случается с каждым. Даже Гэри Селдона забудут, скорее раньше, чем позже, если Чен удержится у власти. Мы все умрем. Затеряемся на тропах времени. После нас останется только то новое, что мы дали обществу. В котором жили. Те знания, которые стали достоянием человечества благодаря нам, пусть люди и забудут, кто принес эти знания. Так случилось с историей Ринджи. Она забыла, может, даже не знала, что Дит и была библиотекарем, о котором шла речь. Но история-то осталась. Общность библиотекарей стала другой, потому что ее членом была Дит. Благодаря этому общность стала чуть смелее, чуть сильнее. Она оставила о себе след.

А потом, вспышкой молнии, вновь промелькнуло то самое откровение, внезапное осознание того, что он знает ответ на столь долго мучивший его вопрос.