Джеймс Уайт - Космический госпиталь. Звездный хирург. Большая операция

Это была уже другая теория, и Конвей продолжил объяснения. Как он себе представлял, владельцы инструментов должны в значительной мере контролировать окружающую среду. На нормальной планете подобный контроль включает такие понятия, как восстановление лесов, защита от почвенной эрозии, рациональное использование природных ресурсов и так далее. Возможно, на здешней планете это являлось заботой не геологов и фермеров, а существ, которые из-за того, что их окружающая среда состояла из живых организмов, были специалистами по поддержанию здоровья.

Он был абсолютно уверен, что эти существа должны находиться на периферии гигантского организма — там, где он подвергался постоянным нападениям и нуждался в их помощи. Он был также уверен, что работу они выполняют сами, без помощи инструментов. Эти управляемые мыслью существа имеют один недостаток — они подчиняются тому, кто находился к ним ближе всех, что неоднократно подтверждалось в Госпитале, да и здесь во время их недавнего приключения. Возможно, инструменты слишком ценны, чтобы подвергать их риску быть проглоченными, или бесполезны из-за необузданных мыслей хищников.

Конвей не знал, как эти существа называют себя — колесники называли их защитниками, или хилерами, а порой «мечтой самоубийцы», ибо они чаще убивали, чем излечивали. Но ведь самый известный в Федерации хирург с Тралтана тоже мог бы убить пациента-землянина, если бы не знал его физиологии и не располагал мнемограммой человека.

Хилеры столкнулись с теми же трудностями, когда попытались лечить колесников.

— Но самым важным является то, что они пытаются! — продолжал Конвей. — Все их усилия направлены на то, чтобы в живых остался один большой пациент — планета. И на этой планете они являются медиками, теми, с кем мы должны войти в контакт прежде всего.

Наступила тишина, только со стороны побережья доносились похожие на взрывы шлепки и всплески.

— Камсаюг прямо под нами, — неожиданно объявил Харрисон.

Конвей кивнул, опустил прозрачное забрало гермошлема и неловко упал в воду. Благодаря массе двигателя и дополнительных баллонов он опускался довольно быстро и уже через несколько минут обнаружил катящегося по дну Камсаюга. Конвей последовал за ним с той же скоростью, но на таком расстоянии, чтобы не терять его из виду. Он не намерен был нарушать чье-либо уединение. Он все же был врачом, а не антропологом, и сам Камсаюг мог заинтересовать его лишь как пациент.

Вертолет поднялся в воздух и летел над Конвеем, поддерживая с ним постоянную радиосвязь.

Камсаюг постепенно сворачивал к берегу, огибая заросли морских водорослей и колючие коврики, которые становились все гуще по мере того, как поднималось дно. Иногда он по нескольку минут кружил на месте, ожидая, пока какой-нибудь большой хищник проплывет мимо. Водоросли и колючие ковры имели ядовитые шипы и иглы, которые выдвигались или выбрасывались, если кто-то приближался слишком близко. Задачей Конвея теперь было как проплыть над ними на достаточно безопасной высоте, но в то же время не очень близко к поверхности, чтобы его не подцепила гигантская камбала.

Вода прямо-таки кишела живой и растительной жизнью, так что Конвей уже не видел ряби на ее поверхности, вызываемой винтом вертолета. Край огромного наземного ковра словно темно-красная стена пропасти неясно маячил впереди. Он был почти не виден из-за массы подводных нападающих паразитов, а возможно, и защитников, — картина была слишком сумбурной, и Конвею трудно было отличить одних от других. Он стал натыкаться на новые, пока незнакомые формы жизни — черная блестящая, казалось, бесконечная лента пересекла ему путь, а потом свернулась, пытаясь ухватить его за ноги; рядом проплыла огромная радужная медуза, настолько прозрачная, что были видны только ее внутренние органы.

Одно из созданий распласталось на добрых двадцати квадратных ярдах морского дна, а второе, таких же размеров, зависло над ним. Насколько он мог видеть, у них не было ни шипов, ни жала, но все старались их обогнуть, и Конвей последовал общему примеру.

Неожиданно в беду попал Камсаюг.

Конвей не заметил, как это случилось, но увидел, что колесник раскачивался больше обычного, подплыв к нему ближе, он обнаружил, что у того в боку торчат несколько отравленных игл. К тому времени, когда Конвей достиг Камсаюга, тот описывал круги, почти падая на дно, словно монетка, почти переставшая вращаться. Конвей знал, что делать — подобное уже происходило с Саррешаном, когда его доставили в Госпиталь. Он быстро приподнял колесника вверх и стал толкать его вперед вдоль дна, словно большой дряблый обруч.

Камсаюг издавал непереводимые звуки, но врач чувствовал, что, по мере того как его катит, тело колесника становится все менее дряблым, а через некоторое время он уже начал вращаться самостоятельно. Неожиданно колесник качнулся и прокатился между двумя кустами водорослей. Конвей поднялся, казалось, на безопасную высоту, чтобы тоже миновать кусты, но тут, разинув пасть, на него бросилась камбала, и он инстинктивно нырнул.

Позади мелькнул гигантский хвост и сорвал с него двигатель. И тут же его ноги обвили водоросли, в десятке мест разорвав ткань скафандра. Конвей почувствовал, как в скафандр хлынула холодная вода, а под кожей по сосудам разливается жидкое пламя. Краем глаза он успел заметить, что Камсаюг как последний тупица катится прямо к медузе, в то время как другая медуза словно мерцающее облако опускается на него.

— Доктор! — Голос был настолько резок от нетерпения, что Конвей не разобрал, кому он принадлежит. — Что происходит?

Конвей этого не знал, а если бы и знал, то все равно ответить бы не смог. Из предосторожности, для защиты от повреждений в космосе или ядовитой атмосфере его скафандр состоял из кольцеобразных секций, которые отсекали поврежденные участки, раздуваясь и плотно обхватывая части тела. Идея состояла в том, чтобы локализовать падение давления или отравление атмосферы в месте повреждения, и в данном случае кольца сыграли роль жгутов, которые замедлили распространение яда по организму. Несмотря на это, Конвей не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни даже челюстью. Его рот застыл в полуоткрытом состоянии, и он только мог — едва-едва — дышать.

Прямо над ним находилась медуза. Ее края свернулись вокруг его тела и плотно сжались, завернув его в почти невидимый кокон.

— Доктор! Я спускаюсь вниз! — прозвучал голос, похоже принадлежащий Эдвардсу.

Он почувствовал, как что-то кольнуло его несколько раз в ноги, и обнаружил, что у медузы имеются шипы или по крайней мере жала, которыми та что-то делала в местах, где был разорван скафандр. По сравнению с нестерпимым жжением в ногах, боль от уколов была слабой, но его беспокоило, что они делаются слишком близко к подколенным артериям и венам. С огромным усилием он повернул голову, чтобы посмотреть, что происходит, но к тому времени он уже знал. Прозрачный кокон становился ярко-красным.