Олег Готко - ЗЕМЛЯКИ ПО РАЗУМУ

– Так меня еще никто не называл! – на лице Марии появилась восторженная улыбка. – Хм, Уцли-Хруцли! Звучит достаточно уважительно и вместе с тем есть в имени этом что-то от хруста костей. Молодец, Васька! Идем к остальным, а то мне не терпится с ними познакомиться!

«Склеротичная садомазохистка!» – внутренне ахнул Василий, чувствуя, как подгибаются его ноги.

– Ну же!

Помимо своей воли он был втянут в комнату, где его нежные, но холодные уши уловили следующий диалог:

– Не может быть!

– Я тебе, Семен, говорю, что мой информатор врать не станет!

– Может, это он сам звонил, а теперь все валит на других?

– Откуда ему знать, что среди наших знакомых есть именно этот идиот?!

Уцли-Хруцли хлопнул в ладоши, отчего последний вопрос повис в воздухе и поинтересовался в свою очередь:

– О каком идиоте речь?

– Да все о том же, – Самохин откинулся в кресле. – Об этом вашем угорелом попе!

– Я тебе его дарю, – буркнул Саньковский.

– Кого ты кому даришь, Сенька?

– Понимаешь, Маш... – Семен хлопнул себя по губам, чему Рында даже не удивился. – Короче...

– С сегодняшнего дня я – Уцли-Хруцли! Прошу любить и жаловать.

После секундной паузы Самохин скорчился в кресле от приступа смеха с истеричным оттенком, а Саньковский глупо захлопал глазами.

– Продолжай.

– Ну, так вот, он говорит, что вчера мне звонил Горелов...

– Чему же ты удивляешься? Ты же сам вчера это говорил!

– Да я это просто так ляпнул!..

Димка перестал заливаться визгливым хохотом и вставил:

– Устами дурака глаголет истина.

– Сам дурак!

– Заткнитесь! – Уцли-Хруцли подпер руками бока и поочередно одарил приятелей взглядом. – Вместо того, чтобы спорить, надо взять и поехать к нему. К тому же я тоже его давненько не видел! Собирайтесь!

– Никуда я не поеду, – заявил Саньковский. – И тебя не пущу!

– Это еще почему?

– Я волнуюсь за Машку.

– Ничего страшного с ней случится не может, доверься мне!

– Хватит с меня того, что тебе доверилась она! Я хочу знать, в конце концов, где моя жена?

– Вопрос не по адресу!

– Вдруг она вообще никогда не вернется?.. – неожиданно Семен сменил крик на хныканье.

Уцли-Хруцли подошел и погладил его короткостриженную голову:

– А ты сам долго продержался в моем теле?

Этот вопрос не только немного утешил Саньковского, но и дал мощный толчок Рынде, оцепеневшему от своих предположений. В его не менее стриженой голове забрезжили первые проблески понимания ситуации.

– Так ты на самом деле тот самый вождь, которого я?..

– Ну конечно! – вождь повернулся к нему. – А ты что думал?

– Называй меня инакомыслящим, – процитировал Василий Самохина и принялся клясть себя на все заставки за несообразительность.

– Ну, тогда в путь! – скомандовал Уцли-Хруцли.

И они все ушли ровно за семь с половиной минут до того, как домой пожаловала настоящая хозяйка.

***

7 минут 31 секунду спустя

Распространяя вокруг себя жуткие радиопомехи, Мария ворвалась домой сквозь замочную скважину. Рецепторы, любовно выращенные вождем за многовековую историю, тут же, даже еще раньше, чем развернулись видеосредства, уловили наличие в атмосфере паров спиртного.

– Совсем совесть потеряли! – воскликнула Саньковская и прислушалась. Ей никто не возразил из-за своего отсутствия. Она задумалась – задача, состоящая в том, чтобы дать знать мужу о желании вернуться в свое тело не по своей воле усложнялась. Вряд ли Семен слышал то, что она шептала ночью над его головой... Ночью! над его головой! шептала!.. Звучит, как инструкция по проклятию ближних. – Что будем делать?..

В поисках ответа на этот вчерашний вопрос она полетала по комнатам, убрала постель и пустые бутылки. Вдохновение отсутствовало начисто – тело вождя было явно предназначено исключительно для духа, но никак не для вдоха...

– Черт побери! – сплюнуть тоже не было никакой возможности.

Вместо этого Мария подсоединилась к телефонной сети и в виде числового кода достигла аппарата офиса фирмы «Ихтиандр». Там ответили, что никого из директоров на работе нет и, естественно, неизвестно, когда кто-нибудь из них появится. Время до похорон катастрофически просачивалось сквозь силовые линии, которыми она взяла ручку и нацарапала на листке бумаги: «Теперь ты меня не обманешь – не вернусь!» Пусть теперь поломает голову на тему: «Убить нельзя помиловать».

***

«Заставь дурака молиться – он и мой лоб расшибет! – злобно прошипел лейтенант Горелов. – Если уж не хочешь идти сдаваться, то думай, как выкрутиться из этой самоубийственной ситуации!»

Отец Агафоний еще несколько раз приблизил на безопасное расстояние голову к полу, усеянному осколками, и внял голосу разума. Он поднялся с колен, осторожно стянул покрывало и заставил себя посмотреть на труп. И с сомнением поджал губы. Покойница не была похожа на самоубийцу, но считать ее жертвой у попа тоже причин не было, ведь он с младых ногтей усвоил, что проституция есть зло, подлежащее искоренению. Именно проститутка! Кто еще мог забраться в постель к священнослужителю, как не девица облегченного поведения? Вопрос здесь в другом...

«Забралась ли она сама?» – услужливо подсказал Горелов.

Сама или не сама, но без проделок нечистого здесь не обошлось – любит тот вставлять палки в колеса, желая, чтобы они катились вниз по дороге, устланной благими намерениями... Размышляя об извечной борьбе добра и зла, в эпицентре которой так неожиданно оказался, отец Агафоний подмел осколки и повесил на место икону, но вытащить из тела орудие преступление его рука не поднялась.

– Надо будет присмотреть на кладбище готовую яму, углубить и закопать там эту «прости господи», – пробормотал он, облачаясь в одежды для похоронного обряда и жалея в глубине души, что уже слишком поздно для того, чтобы подложить труп в могилу Михалыча. – Да, только так. Простыни сжечь, одежду ее тоже и пить бросить. Проклятые презентации! Все, надо уходить в глухую «завязку»! Постить, молиться и еще раз постить! Никаких излишеств – простая здоровая пища и святая вода! Тогда, может быть, хоть память пропадать не будет... Ох, грехи мои тяжкие!..

С этими словами поп тщательно запер дверь, не забыв пристроить в потаенном месте «контрольку» – волосок, намотанный между двумя гвоздиками, – на случай нежданных гостей и зашагал по направлению к могилам. Вскоре приехал катафалк с телом старого товарища. В гробу тот выглядел не таким упитанным, как при жизни, но изжелта-синеватое лицо все же сохраняло выражение, присущее майору ГАИ еще при жизни. При взгляде на строго насупленные клочки седых бровей отец Агафоний с ужасом вспомнил, что забыл в суматохе требник. Растерянно оглядевшись, он заметил устремленные на него взгляды и облизал пересохшие губы. Делать было нечего. Все подходящие молитвы забылись и у него не было иного выбора, кроме как затянуть универсальную: