Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок
Тут я вспомнил, что Михалков в одном своем фильме и в самом деле сыграл царя. «Сибирский цирюльник» фильм называется. Но я еще не успел его посмотреть… Ну надо же! Кто бы мог подумать?! Хотя… Другой киношник Станислав Говорухин — тот, помню, да, выставлял свою кандидатуру на президентских выборах. Опять же Рональд Рейган… Видно, дурной пример оказался заразительным…
Адядюшка Сэм продолжал:
— Кончил он худо. Как всякий самозванец. Началась на Руси смута, и то ли на кол его посадили, то ли просто пристрелили, аки пса сбесившегося… Однако ж самодержавие на Руси с тех самых пор так и стоит незыблемо. Так что, спасибо ему, каков бы он ни был.
— За Никиту Михалкова? — предложил я, подняв пустую рюмку и почувствовав, что на глаза навертываются слезы. — А я ведь его живьем видел. В Доме кино, на встрече…
— Не может быть! — воскликнул дядюшка Сэм, всплеснув руками. А затем, недоверчиво на меня поглядывая, стал молча разливать.
— Да, честное слово! — даже обиделся я. — Чего особенного?! Вся группа ходила. После этой встречи его фильм «Утомленные солнцем» показывали. Классный фильм. И мужик классный. Усатый такой, обаятельный, как кот. А еще больше он похож на кота в «Шерлоке Холмсе». Да я его вот так, как вас, видел, правда! Автограф не взял только потому, что я их не собираю.
— Сомкнулась связь времен! — заявил дядюшка Сэм, видимо, прекратив подозревать меня во лжи. И хоть я и не слишком прилежный студент-филолог, я все-таки узнал цитату. Это он Шекспира наизнанку вывернул.
— Это судьба, — продолжал он. — Вы были знакомы с тем, кто восстановил на Руси монархию.
Это, конечно, большое преувеличение, говорить, что я был с ним знаком. Видел, не более. Но дядюшка продолжал:
— Это мистическое подтверждение правильности нашего пути! Если доселе у меня и были сомнения, то отныне их больше нет! За пчеловодов! За Михалкова!
Я не стал спрашивать, при чем тут какие-то пчеловоды. Какое мне дело? Вот за Михалкова — не грех. И мы выпили, опять же не чокаясь, но тут уже с полным правом, так как вроде бы «за упокой». На кол, это неприятно…
— И все-таки, я-то тут при чем? — спросил я, проглотив неизвестный овощ. Мало ли кто видел Михалкова?!
Дядюшка Сэм строго на меня посмотрел. На щеках его играл хмельной румянец.
— Ладно, — сказал он. — Не хотел я так сразу вводить вас в курс дела. Но раз уж есть мистические знамения… А я, знаете ли, верю в мистические знамения… Буду с вами предельно откровенен.
— Пожалуйста, — попросил я. — Мне бы очень хотелось.
— В Думе идет борьба фракций, — рефлекторно понизив голос, начал дядюшка Сэм, не замечая кислого выражения моего лица. Про борьбу фракций в Думе мне надоело слушать по телевизору. — Власть нынешнего самодержца Рюрика ведет Россию в тупик. Наша фракция оппозиционная, и все идет к тому, что вскоре она будет объявлена вне закона, а представители ее подвергнутся политическим гонениям, а то и физической расправе. Самый надежный, хотя и сложнейший способ уберечь себя, а также и спасти Россию — сделать царем своего ставленника. Но мы никогда и не подумали бы о такой возможности, если бы не появилась реальная возможность предъявить сенату истинного потомка рода Романовых.
По его логике однозначно выходило, что потомок рода Романовых — я. Это предположение было столь нелепым, что я даже не стал пытаться перебить дядюшку, а просто промолчал и стал слушать дальше, надеясь, что необходимое объяснение прозвучит.
— Мы сделали ставку на чудо. Мы профинансировали работу над установкой, которую в легкомысленной литературе вашей эпохи было принято называть машиной времени. И вот результат: мы изъяли вас из вашего времени, причем так, что это никоим образом не могло повлиять на ход истории и привести к необратимым последствиям.
— Но ведь я-то — не потомок Романовых! — не выдержав наконец, вскричал я. — Моя фамилия Безуглов!
— «Без-углов», — зачем-то раздельно произнес дядюшка Сэм и хитро на меня посмотрел. — А вы никогда не слышали о том, что прадед ваш получил эту фамилию в детском приюте? Что, когда его подобрали, родителей своих он не помнил?.. Без-углов — это ведь значит только то, что человек не имеет своего угла, не так ли? Ваш прадед был беспризорником… Его реальная фамилия была совсем иной, опасной в те времена. И все-таки — не Романов. Он был незаконнорожденным сыном князя Романова. Генный детектор безошибочно показывает в вас прямого наследника царской династии, и, ежели возжелаете, я покажу вам, милейший государь мой Роман Михайлович, ваше, до тонкостей нами восстановленное, генеалогическое древо…
— Потом, — махнул я рукой, в который уже раз за сегодняшний день чувствуя себя полным идиотом. И особый идиотизм заключался в том, что ситуация перестала казаться мне сказочной и невероятной. Она обрела плоть и логику.
— Водочки? — неожиданно, несмотря на субординацию, обрел дар речи лысый Джедай. Видно, уж очень жалко я выглядел. Я с благодарностью посмотрел на него… Никогда раньше не замечал я в себе никаких особенных способностей к предчувствию, но сейчас, в миг потрясения, мне показалось, что на лице этого человека я вижу некую незримую печать. «Не жилец», — подумалось мне.
— Налей, — согласился я. — Как, говоришь, твоя фамилия, подданный? попробовал я на вкус новое для меня словечко.
— Семецкий я, — отозвался он, — наполняя рюмки.
— А моя фамилия — Синицын, — отозвался второй, хотя никто его и не спрашивал.
— Береги себя, Семецкий, — сказал я, поднимая налитое. — Хороший ты, видно, человек. И товарищ твой вроде тоже ничего, — решил я не обижать и второго.
Но похоже, их фамильярность со мной дядюшке Сэму показалась недопустимой.
— За государя всея Руси Романа Михайловича Без-углова-Романова, — с нажимом произнес он, — хоть и не венчанного пока на царствование, но законного по крови!
Именно то, что я полностью уверовал в свое царское происхождение, вызывало во мне протест по отношению к этой театральности.
— А меня тоже… как Михалкова — на кол не посадят? — поинтересовался я дурашливо. Но дядюшка Сэм моего ернического тона не услышал или не пожелал услышать.
— Вся Россия возликует, когда на трон взойдет Романов, — торжественно возвестил он. — Истинно вам говорю.
— А какая она сейчас, Россия? — спросил я. — Большая?
— Восемнадцать планетных систем из тридцати одной освоенной человеком, не без гордости сообщил дядюшка Сэм, — империя включает в себя девять автономных территориальных субъектов.
— А Земля — наша?
— Земли нет, — покачал он головой. — Земля уничтожена в двадцать третьем столетии — двести лет назад. Наш звездолет вращается сейчас как раз по ее былой орбите.
— Эх, — выдавил я из себя, чувствуя, как сердце сжимается жалостью. Вдруг перед глазами почему-то возникло лицо Ольги… Хотя, что тут непонятного? Она последний человек, с которым я разговаривал в своем времени на не существующей ныне планете… И ведь для меня с того момента прошло каких-то несколько часов!
А может, вытащить и ее сюда — на царствование? Престол всея Руси из восемнадцати обжитых планетных систем — это не прожженное сигаретой кресло «форда-Сиерры» восемьдесят второго года выпуска… Но… Рано об этом. Да и вряд ли это выполнимо.
И, не зная, что сказать еще, я просто опрокинул рюмку.
Столичная планета Москва, куда мы сейчас должны были направиться, находилась в центральной части галактики, но для того, чтобы добраться до нее, необходимо было, оказывается, сперва подзарядиться энергией на заправочной станции в районе Бетельгейзе. Только тогда мы сможем совершить нульпространственный скачок, в один миг оказавшись возле Москвы, а до Бетельгейзе будем тащиться целых несколько дней в экономичном режиме «поглощения пространства», как назвал его дядюшка Сэм.
Ничего особенного. Помню, я как-то в Смоленск летел, так путь от дома до аэропорта на автобусе занял ровно в четыре раза больше времени, чем сам полет…
А энергии у нас маловато потому, оказывается, что ее здорово жрет машина времени. Особенно в тот момент, когда заставляет время остановиться. Потому-то там, на Земле, когда я в момент аварии замешкался, Синицын и Семецкий и бежали за мной, как угорелые, что каждая секунда пребывания там влетала их фракции не то что в копеечку, а в добрый миллиардик.
Еще я узнал, почему все там слегка вибрировало. Им ведь нужно было не просто попасть в прошлое, а выкрасть меня в миг катастрофы, то есть именно остановить время. Однако по выкладкам изобретателя установки выходило, что если в паузе не гонять время вперед и назад на коротком отрезке, а по-настоящему остановить его, то все связи между частицами реальности разрушатся, ведь движение — основа материи… И все тогда. Хана нашему миру.
— А давно уже люди путешествуют во времени? — поинтересовался я.
