Елизавета Кардиналовская - Гибель счастливого города (сборник)

— «Вы, вы, вы»… — шутливо повторила Итта, — все вы мне надоели.

— Надеюсь, что не все, — весело сказал Ченк и приветливо поднял руку…

— А… и Юм! Здравствуйте!

— Я зашел, чтобы отдать дань вашему необычайному мужеству, вашему героизму… — сказал Юм.

— Мужество?.. Героизм?.. О чем вы?

— Да, Итта, мы пришли поблагодарить вас. В такую страшную минуту вы нашли в себе силы для радости. Более того, вы нашли в себе силы поделиться радостью с нами…

— Меня удивляет какая-то торжественная трагичность в ваших словах. Нет, правда, понравилась я вам сегодня?..

Ченк ласково улыбнулся ей.

— Ах, женщина! Всегда ты одинакова. Понравилась и ты, и твои мелодии, и настроение, и результат… Все, все.

— Опять не понимаю — какой результат? Ну ладно. Угощайтесь.

Она пододвинула к ним поднос, на котором лежали небольшие разноцветные пластинки.

— Я сегодня в философском расположении духа, — с улыбкой заметил Юм. — Даже эти фрукты навевают значительные мысли.

— А именно? — заинтересовалась Итта.

— Да вот, вы едите эти ананасы или апельсины и не задумываетесь, из чего они сделаны. Правда? Разве вы не помните, что мы научились получать из земли, из неорганических веществ то, что входило в состав живых растений, и эти пластинки по своему вкусу, запаху, консистенции и химическому составу абсолютно такие же, как их живые предки?..

Вы представляете себе, Итта, — продолжал он, — какое наслаждение должны были чувствовать земляне в прошлом, когда срывали с дерева сочные, живые плоды, взлелеянные жарким солнцем?

Итта на миг задумалась. Потом весело:

— Теперь понимаю, почему у вас сегодня такое трагическое настроение. Вы жалеете нас, несчастных — ведь нам не приходится за каждым апельсином карабкаться куда-то на дерево, и мы можем спокойно, сидя в комфортабельном кресле, есть…

— …Его суррогат, — докончил Юм. — Закройте глаза, Итта, и слушайте… На берегу синего, такого синего, что наши глаза ослепли бы, моря растут деревья с зелеными листьями, с прекрасными цветами. Вы же знаете: на деревьях блестели сочные листья… кругом цвели красочные цветы… и сияло Солнце…

— Довольно сантиментов, Юм! Речь идет не об о ананасах, но о нашей жизни! — перебил Ченк.

— Снова какой-то трагизм! Ну, объясните же мне, Ченк, чтобы я хоть что-то поняла! — уже раздраженно воскликнула Итта.

— Так вы не знаете? — с бесконечным удивлением посмотрел на нее Ченк.

Только сейчас они с Юмом осознали причину ее спокойствия, и шуток, и бодрой музыки… Несказанное сожаление стиснуло их сердца. Рассказать все? Или утаить? Они неловко молчали.

— Ну же!

Кто-то из присутствующих сказал:

— Им, видимо, неприятно говорить о грустном здесь, на радостном концерте, когда все на минуту смогли забыть об этом ужасе…

— Скорее!

— Не волнуйтесь, Итта, — сдержанно сказал Ченк. — Дело в том, что известие о самоубийстве Ренца…

— Как так самоубийстве? — глаза Итты широко раскрылись.

— Да, он сам лишил себя жизни. Вы не слышали? Тоска по Солнцу, ужас перед неволей…

— Неволей там, на чужой планете. Мольба о Солнце, о новом Солнце… Таковы были его последние слова… Эта весть разнеслась по Земле и вызвала страшную эпидемию самоубийств.

— Мольба о новом Солнце, — тихо повторила Итта.

— Комитет мудрых решений принимает меры, но против такого взрыва массового помешательства даже он бессилен. Своими чудесными мелодиями вы сегодня сделали куда больше, Итта, и мы пришли поздравить, поблагодарить вас.

Итта стояла, низко склонив голову.

— Неволя… смерть… призрачные мечты о новом Солнце… — горько дрогнули уголки ее губ.

Желтоватый свет вдруг вновь сменился фиалковым — начиналось второе отделение.

— Итта, мы надеемся на ваше мужество, мы уверены, что вы… — но Итта махнула рукой и не дала Юму договорить…

В зале снова меркнет свет… Опять загорелся многоцветными переливами прозрачный купол… Зал затих…

Голос Итты негромко бросил в зал:

— Без названия… Импровизация…

Заинтригованные ряды расцвели улыбками, люди шепотом перебросились несколькими словами и притихли…. Лишь Ченк и Юм напряженно ждали…

В зал сразу полились контрастные, острые запахи, с силой хлестнувшие по нервам. Они все нарастали, тревожили… звали куда-то и, вдруг обрываясь, до предела напрягали эмоции. И, снова тихие, грустные, невыразимой печалью заливали душу… Тоскливо смотрели глаза обонявших… Еще минуту назад спокойные, беззаботные, они тотчас замерли, и только глубокие вздохи время от времени нарушали тишину. Итта играла… Глаза ее застилал туман, и где-то вдалеке перед нею колыхались смутные, скорбные тени… Она знала, что то были несчастные, гибнущие в безнадежных поисках спасения… Им — все мысли, все порывы, для них — эта прощальная мелодия… Воплощенные в ароматах, в зале трепетали страх, ужас и отчаяние — отчаяние безудержное, безвыходное… Итта ничего не замечала, лишь все чаще — все затрудненней вздымалась ее грудь… И — больше нет сил! — он упала головой на клавиатуру… случайно погасила свет… В неожиданной темноте повисла та же мертвая, недвижная тишина.

И тогда откуда-то издалека приблизилось и возвысилось до крика смертельной боли бессильное рыдание… Голос Итты, глухой и подавленный, умолял спасти, поддержать, даровать силы…

— Свет!

— Свет, скорее свет!

— Что вы делаете?

— Где ты?

— Тише!

— Свет! Дайте свет!

И когда равнодушно-яркий свет снова желтоватым потоком залил зал, никого в рядах нельзя было узнать. Расширенные глаза, бледные лица, головы, низко склоненные на грудь, нервные, беспокойные движения… Сознание страшной неизбежности овладело всеми…

— Пойдем, Юм!

— Разве ты забыл, Ченк: когда погибает корабль, капитан покидает его последним?

И они остались до конца…

Они видели, как нервными шагами быстро выходила толпа… Но некоторые недвижно сидели в креслах. Их молча обходили и — скорее дальше… Никто ничего не спрашивал… Лишь бы скорее…

Юм мрачно стиснул руки. Твердо смотрели его глаза, и только ослепительный огонь в них погас. Он знал, что в креслах остались мертвые… что случилось ужасное… что обонявшие не выдержали чрезмерного нервного напряжения, вновь испытали забытое было отчаяние и — последовали за Рейцем.

— Какая жуть, Юм! И все это мы…

— Ты говоришь, жуть? Да, произошла страшная вещь, — задумчиво сказал Юм. — А что будет на той планете? Может, члены Комитета хоть теперь это поймут.

— Нет, я уверен, что они обратят дело против нас.