Алексей Ланкин - Лопатка

- Неужто Фёдор Ильич?

Гость ощерился, и изо рта у него блеснул серебряный зуб.

- Люди Володей звали, - отозвался он очень обыкновенным голосом, совсем не похожим на басовое рокотание диспетчера. - А что ж вы печку кирпичом не обложите? Лениво?

- Ни к чему, - сердито ответил Кригер и снова стал шуровать в печке. Он явно был недоволен тем, что явился к нему не тот, кого он ждал.

- Как это ни к чему? - настаивал между тем Володя. - И духоты бы поубавилось, и тепло бы держалось. Скоро белые мухи полетят - поколеете тут за фанерными стенками.

- Не беспокойся, не поколеем. Скажи - а как ты, собственно, сюда попал? Я не помню, чтобы ты стучался, как воспитанные люди.

Визитёр сипло засмеялся.

- Воспитанные люди... Так то люди - а ты меня спроси, кто я такой?

- Я догадываюсь. Глаза у тебя, впрочем, странные. Не глаза, а бельма.

- Ни хрена ты не догадываешься. Зовут меня Володя, а по фамилии Шмидт. Небось слыхал.

- Не слышал, - Кригер пожал плечами. - Шмидтов много. А от тебя к тому же луком разит за версту.

- Эх, народец, - Шмидт вздохнул. - Тридцати лет не прошло, а уж ни слуху, ни духу. Так вот и все вы сгинете - никто не вспомнит...

И, видя, что сторож не проявляет дальнейшего любопытства, гость продолжил:

- Меня тут на карьере бульдозер переехал. Я заснул в холодке, а бульдозерист, хрен ему в грызло, не заметил. С гусениц потом соскребали.

Кригер с минуту - и опять неподвижно - глядел на задавленного бульдозером. В темном его взгляде любопытства было немного, испуга еще меньше - но была густая и словно бы застарелая неприязнь.

- Пьян, наверное, был, - наконец проговорил он.

Шмидт, разочарованный отсутствием эффекта, покачал головою.

- Не-ет, паря. У нас в артели пить пили, но на работе - ни грамма. В два месяца раз, бывало, примем на грудь по литру, по другому - и снова пахать. А тогда день хороший был - уж такой хороший! Дай, думаю, прилягу. Лежу, гляжу на небо. По небу облака идут. Кучевые - к ясной погоде. Я и закемарил. Спали-то по три, по четыре часа в сутки, не больше. На карьере смена, потом дома строить, потом идти руду искать... Так я эти облака и запомнил. Ха! Старатель оскалился. - Я тебе вот что скажу. Это только пока живешь, страшно, а на самом деле херня. Первый момент больно, да. Но тут же сразу и конец. Я только смеялся, когда они надо мной репы чесали. Всё им покоя не давало, что тельняшку не отодрать, так её вмололо. Так что ты не бойся, сторож.

- Я и не боюсь.

- Врёшь. Все боятся. Я и то: ножа не боялся, ствола не боялся, а помирать боялся.

- Это ничего не значит. Ты боялся, а я не боюсь. Я, к твоему сведению, не все.

Шмидт явно заинтересовался и стал пытливо всматриваться в сторожа. Наконец, откинулся к стене, щёлкнул узловатыми пальцами и усмехнулся с сожалением:

- Врёшь и не врёшь. Ты, мужик, не такой, как все. Это правда...

- Не надо называть меня мужик.

- Что так? Ты разве сидел?

- Нет.

- Так чего ж возбухаешь? Это на зоне быть мужиком западло, а на воле чего обидного? Нормальное слово.

- Может быть. Но тем не менее называть меня так нельзя.

- Ну, как хошь... А как по имени-то?

- Игорь.

- Замётано. Игорь так Игорь. А вообще я вот что тебе скажу: это сейчас ты Игорь, а я раньше был Володя. А помрёшь - и будешь ты не Игорь, и не мужик, а просто корм червям. Так что зря ерепенишься. Я, бывало, тоже...

Шмидт вздохнул. Кригер поморщился:

- Послушай, ты можешь на меня не дышать?

- Ладно-ладно, не буду. Я вообще-то не дышу, это так только, ради того, что в гости зашёл. Так от меня и несёт, как в последний день на воле... то бишь в живых. Ничего поделать не могу. Так я о чём? Ты, Игорь, конечно, в университетах учился и говоришь по-учёному, но вот насчёт не бояться - это ты соврал. Ещё как боишься. Побольше всякого прочего.

Кригер закрыл заслонку и аккуратно положил кочергу на прибитый к полу железный лист.

- Да будет тебе известно, Владимир, что я никого и ничего не боюсь. Меня многие боялись и боятся. А я нет. Точно так же я никому не позволяю называть меня лжецом.

Мертвец ещё поглядел. Зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью.

- Зачем попусту спорить? Помрёшь - поймёшь. А чего тебя сюда принесло, на эту Лопатку - такого образованного?

- Ты за моё образование не платил. А здесь я временно. Если хочешь, держу паузу. Мне, собственно, всё равно, где бы ни быть. Я странствующий эстет.

- Эстет. Хм. Смотри... Для вас, для живых, тут нехорошее место.

- Чем же оно нехорошо, позволь полюбопытствовать?

- Всем. Думаешь, хорошо, что ты тут сидишь и с мертвецом беседы разводишь?

- Ты не мертвец. Ты мне просто мерещишься. У меня чрезвычайной силы воля, но при этом и подвижная нервная система. При таком сочетании велика вероятность галлюцинаций, зрительных и слуховых. Ничего патологического в них нет, а поводом к ним может послужить длительное пребывание в изоляции от общества, как в моём случае.

- Хитро. Не зря ты, видать, учился. Но скажи мне вот что: ты про меня раньше слыхал?

- Никогда.

- Так поинтересуйся у знающих людей: был со мной случай или нет. Так и запомни: Володя Шмидт, семьдесят второй год. А потом говори галлюцинация.

Кригер кивнул головою:

- Договорились. А бельма вместо глаз у тебя тоже в последний день жизни были?

Шмидт недоуменно пожал плечами:

- Какие бельма? Глаза как глаза. А с отъездом не тяни. Место гиблое. Не в мертвецах даже дело... - Видно было, что Шмидт рад поводу поболтать с новым человеком, отчего и словоохотлив даже больше, чем при жизни. - Мертвец тебя не обидит. Живого бойся, мертвого не бойся. И Лопатки бойся. Самое главное: человек не знает, зачем сюда приходит. Возьми меня. Думал денег подмолотить, дом поставить в Юрмале. Там мой дед ещё проживал, пока не расстреляли. А оказалось: еду за тракторной гусеницей. Или директор здесь прежний, на горной фабрике. Собирался власть свою укрепить, на большие высоты подняться. А всего и получилось, что полюбовницу на тот свет отправил, а сам в тюрьму сел. Не за то дело, правда сел - да какая разница? А полюбовница та и посейчас по острову шатается, вроде меня. Может, и к тебе заглянет. Изабелла такая.

- Ну, и к чему ты это всё?

- Да всё к тому же. Ты вот, говоришь, странствующий - как это? Вроде бича, короче, я так понимаю. Паузу держать и всё такое. А насколько твоя пауза тут затянется и чем закончится - тебе неведомо.

Шмидт вздохнул. Кригер опять поморщился, и старатель, спохватившись, прикрыл рот ладонью.

- Ладно, пойду пока. Ещё забреду на огонёк. Или с Изабеллой на пару. Тоже вот дамочка: не думала, не гадала.

Старатель пропал, точно его и не бывало. Тюфяк на топчане, где он сидел, не был ни придавлен, ни смят.

С продовольственного склада доносилось будничное тарахтение движка. В вершинах деревьев пошумливал ветер.