Журнал «Если» - «Если», 2007 № 02

Чтобы гость не увидел, как стол, посуда и приборы будут подвергаться воздействию смертельно опасной жидкости, Сьюзен предложила ему выйти во двор, пока Том и дети будут прибираться. На стук сетчатой двери тотчас примчался пес, которого Бен забыл привязать. Ему очень хотелось обнюхать пришельца, но Сьюзен схватила его за ошейник и затолкала в кухню. Потом она повела уотессунца прочь от дома, в сгустившиеся сырые сумерки, звеневшие от песен сверчков и цикад.

Это был прекрасный летний вечер, какие бывают только на Среднем Западе с его теплым, мягким климатом. Просторный задний двор Эбернати упирался в реку; высокий каменистый берег, густо заросший сумахом и диким виноградом, круто обрывался вниз. Сначала Сьюзен хотела отвести гостя на лужайку у обрыва, но, вспомнив о его специфическом отношении к воде, свернула в сторону. В дальнем углу двора, заросшем кустарниками и деревьями, она села на качели, свисавшие с раскидистого, кряжистого дуба. Старые веревки негромко скрипнули, зашуршала листва. Под дубом было еще темнее, чем у обрыва; темнота и тишина располагали к приятным размышлениям, и Сьюзен, слегка раскачиваясь на качелях, не могла не вспомнить о множестве других столь же чудесных вечеров.

Вскоре, однако, ее мысли изменили свой плавный ход. Раньше Сьюзен почти не задумывалась, сколь сильно и глубоко она любит город, в котором прошла вся ее жизнь. Но теперь, когда над городом нависла угроза, Сьюзен не могла представить, как она сможет обходиться без него. Глядя на темные кусты, на фоне которых парили крупные светляки, она спросила, даже не пытаясь скрыть охватившей ее печали:

— Скажите, капитан, разве все это не кажется вам прекрасным?

Он не ответил, и Сьюзен, повернувшись в его сторону, увидела, что уотессунец, погрузившись в глубокую задумчивость, тоже вглядывается во мрак.

— Простите, вы что-то спросили? — сказал он, очнувшись.

Вместо того, чтобы повторить свой вопрос, Сьюзен проговорила:

— Я думаю, у каждого человека есть свое особое место, с которым он сроднился и без которого не мыслит себя. Все мы можем восторгаться другими, быть может, более красивыми местами, но родной край всегда остается ближе и милей. Оканогган-Лип — моя родина, и здесь мои корни. Вы меня понимаете?…

— Да, — кивнул Гротон.

— Значит, вы в состоянии понять, что мы испытываем и что означает для нас эта ваша… этот ваш план. Конечно, мы можем много рассуждать, сколько труда мы вложили в эту землю, спорить о размере компенсации и прочем, но в действительности мы просто пытаемся как-то заглушить нашу боль. Истина, капитан, заключается в том, что мы любим наш город, нашу реку, нашу долину… Каждый из нас накрепко привязан к этой земле, и разорвать эту связь очень и очень непросто.

Капитан Гротон молчал так долго, что Сьюзен перестала раскачиваться и пристально посмотрела на него.

— Да, я понимаю, — сказал он.

— Правда? — переспросила она, не в силах совладать со всколыхнувшейся в сердце надеждой.

— Я понимаю, — повторил он. — Но это ничего не изменит. Мне очень жаль, Сьюзен.

Сдерживая разочарование, она вглядывалась в его бугристое лицо. Теперь, когда она немного привыкла к уотессунцу, он уже не казался ей вылепленным из глины и камней. Даже фигура его как будто стала немного изящнее. Вот он совсем по-человечески нетерпеливо взмахнул рукой и сказал:

— Ну почему вы, люди, так любите выражать недовольство? Можно подумать, вы жить не способны как-то иначе — чтобы не протестовать, не сопротивляться, не бороться с неизбежным! Со стороны это выглядит очень незрело, по-детски и к тому же серьезно осложняет жизнь и вам, и нам.

— Но, капитан, согласитесь: есть вещи, с которыми нельзя не бороться!

— Например?

— Глупость. Злоба. Несправедливость.

— Все, что вы перечислили, — с горечью перебил он, — является неотъемлемой частью мироустройства. Такова природа вещей, и мы не в силах ее изменить.

— И вы не стали бы даже пытаться? — спросила Сьюзен.

— Жизнь — вещь жестокая. Только глупцы могут верить в справедливость. И тех, кто пытается за нее бороться, не ждет ничего, кроме крушения иллюзий.

— Быть может, у вас это действительно так, — медленно сказала Сьюзен, — но мы, люди, устроены иначе. Мы способны даже мириться со злом, покуда нам кажется, что оно нами заслужено. Каждый человек постоянно борется за справедливость — и для себя, и для общества в целом. А если бы вы нам позволили, мы боролись бы за справедливость и для вас!

— Значит, свойственные человечеству агрессивность и непокорность объясняются исключительно заботой о нас? — спросил уотессунец.

Сьюзен удивленно рассмеялась.

— Вот не знала, капитан Гротон, что ваша раса тоже наделена чувством юмора!

Ее реакция, похоже, застала уотессунца врасплох. Казалось, он уже жалел о том, что затронул эту тему.

— Я смеялся вовсе не над вами, — проговорил он с поспешностью, которая так не вязалась с его обликом и манерой тщательно взвешивать каждое слово. — Во всяком случае, я не хотел обидеть вас, Сьюзен.

— Откуда вам знать, что для меня обидно, а что нет? — ответила она и сама смутилась.

— Разумеется, я не знаю, — промолвил капитан и снова надолго замолчал, а Сьюзен подумала, что до сих пор — во всяком случае, в неофициальной обстановке — Гротон держался так же противоречиво и упрямо, как любой мужчина-человек.

— Вот вы только что говорили, что в справедливость могут верить только глупцы, — раздумчиво сказала она. — Быть может, я лезу не в свое дело, но мне показалось — в ваших словах было слишком много горечи. Я имею в виду, вы как будто основываетесь на собственном жизненном опыте… Нет, если вам неприятно, можете не отвечать — просто мне хотелось знать, что случилось…

Уотессунец снова окинул ее непроницаемым взглядом. Его лицо окаменело, и Сьюзен уже подумала, что он решил не удостаивать ее ответом, как вдруг капитан сказал:

— Сожалеть о прошлом бессмысленно, его уже не изменишь. Что было, то было — с этим можно только смириться. Надо жить настоящим, а не терзать себя воспоминаниями о прошлых бедах.

Некоторое время оба молчали, прислушиваясь к негромким ночным звукам. Потом Сьюзен тихонечко вздохнула:

— К сожалению, наши беды еще в будущем.

Не успела она произнести эти слова, как печаль нахлынула на нее с новой силой. У нее просто не укладывалось в голове, что через каких-нибудь три месяца эта очаровательная тихая долина превратится в разверстую рану в земной коре. Слезы гнева и горя навернулись ей на глаза, и Сьюзен поспешно встала с качелей, чтобы вернуться в дом. Перед ступеньками черного хода она ненадолго остановилась, чтобы немного успокоиться и вытереть слезы.