Вадим Проскурин - Восемь дней Мюллера

Нижний город застроен стихийно, без какого-либо плана. Здесь живет низкая публика: мастеровые, торговцы, шлюхи, ворье и другие сословия, которых поэты сравнивают с крысами, самопроизвольно заводящимися в нечистотах. А нечистот тут хватает — дома достигают пяти этажей в высоту, а водопровода, в отличие от верхнего города, нет и в помине, дерьмо швыряют из окон прямо на улицу, и если дождя долго нет, оно накапливается и смердит. В целом нижний город — место крайне непривлекательное, приличные люди сюда не заходят, разве что пьяные в поисках приключений, но это дело опасное, потому что стражи здесь нет, а отчаянных парней, охочих до чужих кошельков — более чем достаточно.

На западе верхний и нижний город смыкаются в морском порту. Поэты называют порт Палеополиса городом контрастов, потому что здесь процветание и нищета не разделены непроходимым барьером, а соприкасаются вплотную, и никого не удивляет пьяный калека, блюющий на ступенях дворца. В верхнем городе такого нарушителя выпороли бы и прогнали взашей, но портовые богачи более снисходительны к людским слабостям. Потому что среди портовых богачей большинство составляют не родовитые аристократы, а купцы и пираты, начавшие карьеру с низов и скопивших состояние на протяжении одной жизни. По портовым улицам гуляют вальяжные пузаны, увешанные серьгами и перстнями, а вокруг суетятся босоногие хитроглазые пацаны, и никто не знает, кому из них суждено стать с годами таким же пузаном, а кому сгинуть в пиратском набеге или уличной драке. Известно лишь, что вторых большинство, а первых немного, но не исчезающе мало, а вполне заметное количество.

Северная часть порта считается богатой, там селятся адмиралы, капитаны, штурманы и прочая относительно чистая морская публика. А южная часть застроена убогими покосившимися домишками, в которых ютятся семейные матросы и портовые грузчики. А те, кто семьей не обзавелся, предпочитают хижины-однодневки, сложенные на скорую руку из упаковочной тары. А если долго стоит хорошая погода, без дождя, то моряк в жилье вообще не нуждается, ему в такую погоду всюду хорошо, главное, чтобы наливали.

В южной части порта в двухстах шагах от береговой кромки, на перекрестке двух забытых богами безымянных переулков стоит таверна, именуемая «Якорь в гузне». По местным меркам это приличное заведение, здесь даже пол не засыпают соломой, а подметают и посетителям плевать на пол не разрешается. А если кто хочет подраться, то сначала надо уплатить по десять грошей с участника, не считая двойного штрафа за ущерб заведению, если дерущиеся вдруг по случайности расколотят что-нибудь ценное. Бесплатно драться можно только с вышибалой, но желающие редко находятся, потому что вышибалой здесь работает знаменитый Барт Живчик.

Интересный это человек, очень необычный для своего ремесла. Люди втихомолку шепчутся, что он высокородный дворянин по происхождению, лишенный титула за что-то позорное — не то в бою струсил, не то что-то уголовное учудил. Но правда ли это, никто толком не знает, потому что Барт о своем прошлом не рассказывает, а на прямые вопросы отвечает либо бранью, либо ударом. Но в целом похоже на правду — лицо у Барта породистое, дворянское, и если бы не сломанный нос, был бы красив, как Аполлон. И дерется он, как черт дворянский, фехтовальных приемов знает столько, сколько только благородные знают. Как-то раз забрели в «Якорь» пираты-дикари с Банановых Островов, стали буянить, так Барт отдубасил их простой деревянной дубиной, забрал три сабли и два шлема, и третий тоже забрал бы, если бы тот пират его прежде не пропил. Потом к Барту подходил боцман с того корабля, звал в команду, но Барт не пошел. Барт по жизни трусоват, в драке забывает о трусости и дерется как черт, а когда драки нет — всего боится, как заяц. Если бы не этот недостаток, Барт давно бы уже стал у пиратов абордажным лейтенантом, а то и боцманом. Но Барт так и не пошел в пираты, сколько ему ни предлагали.

— А если мне веслом ногу перешибет? — спрашивал он каждого очередного вербовщика. — Что я буду, как цапля прыгать на одной ноге?

Столкнувшись со столь явным малодушием, вербовщик обычно терял дар связной речи и начинал лепетать ерунду, дескать, все в руках божьих, будешь молиться как следует — не перешибет тебе ногу веслом, и так далее… Барт выслушивал это, закатывал глаза, цокал языком и говорил:

— Неубедительно.

Тогда посетители начинали хохотать, а вербовщик понимал, что выставляет себя на посмешище, и либо расплачивался и уходил, либо лез в драку и огребал. Завсегдатаи «Якоря в гузне» настолько привыкли к выходкам Барта, что воспринимали их как должное, а кое-кто даже всерьез полагал, что Барт глумится над вербовщиками нарочно, и отказывается он от приличной карьеры не из трусости, а по каким-то другим причинам.

Обычный вышибала одновременно является ночным сторожем, и живет прямо в охраняемой таверне, в особой комнатушке, чаще всегр на втором этаже. Но Барт был не обычным вышибалой, семейным. Большую часть скудного заработка он тратил не на вино и не на шлюх, а на арендную плату за половину небольшого, но в целом пристойного двухкомнатного домишки на соседней улице. Там он жил с семьей: женой Ассолью и сыном Мюллером, сын, впрочем, был ему не родной, он раньше был Ассолин младший брат, а когда осиротел, сестра его усыновила, так в империи часто делают. При каких обстоятельствах это случилось, Ассоль никогда не рассказывала, только обмолвилась пару раз, что это как-то связано с набегом Никодима Тушканчика на Роксфорд пять лет назад.

Ассоль была необычной женщиной. При первом знакомстве она производила отталкивающее впечатление, черты ее лица были настолько неправильны, что ее даже уродиной трудно назвать, потому что не понимаешь, в переносном или в прямом смысле следует употреблять это слово. Не женщина, а крокодил в юбке, прости господи.

Барт никогда не рассказывал, как вышло, что он женился на этаком страшилище. Мужики в таверне поначалу пытались его расспрашивать, но он зверел, начинал драться, и со временем расспрашивать его перестали. Темная история. От чистого сердца такую крокодилицу вряд ли можно любить, но оженить мужика насильно на сироте тем более невозможно, а если предположить, что Ассоль хитростью либо колдовством вынудила Барта дать обет богам, это, в принципе, возможно, но предположение получается шаткое, ничем не подкрепленное. Да и не в характере Ассоли устраивать подлые хитрости.

О характере Ассоли следует сказать особо. Насколько страшна она лицом, настолько прекрасна душой, очень добрая она женщина, почти святая. Когда Молли Трясогузку разбил паралич, Ассоль целую неделю выносила за ней горшок, хотя никто ее не заставлял и даже не просил, и когда потом Молли померла и набежали родственники делить оставшиеся после нее гроши, и Ассоли ничего не досталось, она не обиделась и никого не прокляла, только сказала, что боги не лохи и разберутся, кого наказывать и за что, и что она, дескать, ходила за Молли не из корысти, а из жалости. Эти слова услышал Ларос Тролль, как раз вернувшийся из пиратского набега и люто бухавший, и сказал, что божьей десницей в деле справедливости пока еще не бывал, но побудет с удовольствием. Допил стакан, закусил ломтем баранины и пошел восстанавливать справедливость. Но не восстановил, потому что заблудился в подъезде и вломился не в ту квартиру, хорошо, что Жарга Бешеного Пса не оказалось дома, а то поубивали бы один другого к чертям. А так Ларос изрубил у Жарга всю мебель, нашел в буфете вино, вылакал целую бутыль прямо из горла и заснул рядом. Там его нашла Мила Железяка, завизжала, стала звать стражу, но вместо стражников пришел Валли Морж, узнал Лароса, разбудил пинками и утащил на корабль. А потом Жарг вышел из запоя, узнал про безобразие, пошел за Ларосом на корабль, получил по башке от боцмана, стал подкатывать к Ассоли, дескать, ты подговорила парня на беззаконие, значит, ты и виновата, тут в дело вмешался Барт, засадил Жаргу два раза в пузо, тот успокоился и отвалил. А Нина Пробка сказала, что боги, видать, не слишком любят Ассоль, раз превратили поступок Лароса, задуманный как благородный, в этакое безобразие. Говоря это, она хотела обидеть Ассоль, но сказала, что божья воля неисповедима, и ничуть не обиделась.