Наталья Соколова - Захвати с собой улыбку на дорогу
- Но будущее показало, что Бабеф... - начал Человек.
- А вот тут начинается то, в чем марксисты ошибаются. - Писатель засмеялся хитрым пьяным смехом. - Они признают, что Адам на протяжении веков был слеп и, как крот, не ведал, что творил. Чертил одно, а строил совcем другое и еще сам себя обманывал, что верен чертежу. Признают! Но добавляют: "А мы зрячие и построим то, что хотим построить". Наивность! Хорошие ребята, мне их жаль... хорошие... Гракхи, братья Гракхи... А братьев забили насмерть. Хочешь, я буду тебя звать - Гай Гракх? Представляешь, мать этих Гракхов... святые матери. Я тоже хотел писать... о чем только не хотел... Хорошие, и мне их жаль. Где гарантия, что они построят царствие небесное на земле? Стараются, жертвуют... Первые христиане алкали царства равенства, а выстроилось чудище средних веков, капище, гноище. С химерами. У-у-у! С человеческими сожжениями... Те, другие, хотели царства разума - стал золотой мешок. Сен-Жюсты. Можно, я буду тебя звать - Сен-Жюст, а?
Он поставил локти в лужу вина, уронил голову прямо на грязную посуду, и больше от него ничего нельзя было добиться. Завод кончился. Из-под локтя торчал раздавленный коробок с надписью: "Дешев..." Человек вышел из подвала наверх, на свежий воздух. Постоял, глядя на слабые, с трудом проклевывающиеся звезды, как будто придушенные пуховиком низкого неба. Зрелище разрушающейся человеческой личности не из приятных, оно всегда наводит на грустные мысли, происходит ли этот распад в особняке с готическими каминами или в затхлой пивнушке.
Что ж, надо идти...
Город уже зажег огни. Городу ни до чего не было дела.
Маленькие витрины с тряпьем были похожи на тесные пещеры, заваленные награбленным, куда грабители позабыли дорогу. А может быть, грабители просто не могли вспомнить заветные слова: "Сезам, отворись"? Массивные слоновые колонны биржи твердили о том, что быть малыми жуликами, мелкой мошкарой наживы невыгодно и опасно, но крупным хищникам: при любой погоде живется хорошо.
На улице, что спускалась к порту, дул пронзительный свистящий ветер. Здесь всегда было холоднее, чем в центре. Высокие узкие дома, поставленные как-то вразнобой, светились редкими квадратиками окон. Ветер нес обрывки газет, клочки хлопка, запахи порта.
Нищий на углу отделился от стены. Человек привычно опустил правую руку в карман, но нищий неожиданно спросил обыкновенным, не нищенским, усталым голосом: "Который час?" Видимо, хотел знать, не пора ли возвращаться домой. После этого подать ему оказалось просто невозможно.
И оба смутились оттого, что сместилось привычное, установленное.
Дом-Игла, как всегда, дрожал от глухого гула станков.
У входа стоял часовой. С недавних пор по личному распоряжению Главы Государства была введена военизированная охрана дома и ангара. Кроме того, Глава Государства распорядился, чтобы чертежи Зверя существовали только в одном экземпляре (на каждом листе была государственная печать и подпись Главы Государства) и чтобы они постоянно находились в специальном сейфе в наглухо закрытой комнате.
Прежде чем подняться к себе наверх, Человек решил заглянуть к Зверю. Субботний вечер, канун праздника, надо посмотреть, как ведет себя дежурный, все ли в порядке.
Он вошел в ангар. Зверь отдыхал, уложив на лапы топорную голову, занавесив шторками глаза. А в стороне сидела Русалка, подперев кулаками щеки, и сквозь свесившйеся волнистые пряди волос, как сквозь дождь, смотрела на Зверя. Ее светлые колдовские глаза были задумчивы и печальны.
Человек спросил, что она здесь делает - ведь дежурить должен был другой.
Да, другой, но он упросил ее отдежурить за него. Суббота, у него вечеринка.
- А вы? Вам не жаль субботы?
- Нет. Мне все равно.
Ее тонкая фигурка в черном, как будто траурном платье, без всяких украшений, кроме растрепавшихся русых кос, представляла удивительный контраст с голубым атласным великолепием самодовольного отца, у которого он только что побывал.
- Что с вами? - спросил Человек просто и спокойно, без обидной участливости.
Она подняла тонкие брови.
- Я больше не верю. Не верю в бога.
- В какого? С бородой и в простыне?
Нет, в этого она верила, только когда была совсем маленькой девочкой.
- Я не верю в провиденье. В высшую силу и высшую мудрость. В бессмертье.
- Надо верить в человека, - сказал Человек мягко.
- Не знаю. Мне кажется, в тот день рухнула всякая вера. Самая возможность веры... А теперь меня посещают странные мысли. Вот взять и лечь в постель с Учеником. Почему бы нет? Не все ли равно? Какое это имеет значение? А потом лечь с этим мерзким вице-президентом, который ходит к нам в дом и смотрит на меня, как кошка на сало. - Она сделала неумело-развязный жест, это вышло у нее по-детски. - И все-таки что-то удерживает. Что же это?
- То, что удерживает... Вот в это и верьте. - Человек, чуть улыбаясь, осторожно положил ладонь правой руки на ее наклоненную голову. - И все будет хорошо.
Добиться для Человека приема у Главы Государства не удалось. Возможно, что президент не особенно настаивал - он был осторожен, дальновиден, привык учитывать все последствия. Девяностолетний Математик, шамкая и расслабленно улыбаясь, при случае отдал конверт Главе Государства в собственные руки.
8. ЧТО ТАКОЕ ЛУРДИТ
Шло следствие по делу восьмидесяти. Они по-прежнему сидели в крепости на Проклятых островах, без переписки, без свиданий, без всякой связи с внешним миром.
Человек очень долго не получал от первого министра ответа на свое письмо. Что ж, видно, правильно сказал тогда президент - у первого министра хватало забот и неприятностей.
На юге тлело, разгоралось что-то очень похожее на крестьянскую войну, правительство официально объявило о посылке войск в южные районы.
Наконец на имя Человека пришла вежливая бумага, подписанная одним из секретарей первого министра: "Ваше письмо получили, переслали в прокуратуру. Если прокуратура найдет нужным..." Это был замаскированный отказ. По-видимому, больше ничего нельзя было сделать.
Человек молча показал бумагу Ученику. О чем тут говорить?
Но вот однажды Глава Государства прислал за Человеком рослого адьютанта с запиской: он приглашал его немедленно приехать. Адыотант был предупредителен и настойчив, сам помог Человеку снять рабочий халат, разыскал академический черный сюртук, посоветовал приколоть рубиновое алое сердце - высший орден страны. В его почтительности было что-то почти угрожающее.
- Я поеду с вами, - сказал Ученик.
- Глупости. Зачем это нужно?
- Я поеду. В крайнем случае просто посижу внизу в машине. Дождусь вас.
Взгляды их встретились.
- Хорошо, - Человек угловато пожал плечами, - поезжай.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});