Отфрид Ганштейн - Электрополис

Мы шли по лесу, дядя держал -в руке компас и ворчал:

- Каждый месяц эта публика меняет место жительства; за ними не угонишься.

- Почему ты не берешь никого из них на работу?

- Потому что это невозможно. Так же невозможно, как запрячь льва в плуг. Заставить свободного бушмена работать это значит убить его. Дикари - как дети. Они могут работать, но играя, тоже как дети. У них должно быть сознание, что они могут каждую минуту бросить одну игрушку и взять другую. А принудить их к работе - это значит сделать их несчастными. Я уже подумал об их будущем. Я решил, что никогда,- слышишь: никогда,- они не должны быть изгнаны из этих лесов, из этого клочка пустыни...

Дядя приостановился, постоял несколько секунд прислушиваясь, сделал несколько шагов и спрятался за дерево. Я сразу же решил, что он заметил опасность, и мысленно похвалил себя за, то, что, отправляясь в гости к людоедам, сунул в карман револьвер - предосторожность, над которой дядя вероятно посмеялся бы.

Но вот он кивнул мне и приложил палец к губам, приглашая меня к молчанию. Когда я осторожно приблизился к нему, он шепнул:

- Не разговаривать! Не делать никакого шума! Смотри туда.

Перед нами расстилалась маленькая лужайка, и на ней шагах

в ста от нас я увидел группу кенгуру. Одни из них лежали, растянувшись на земле, другие прыгали по лужайке, причем хвост служил им точкой опоры: без него они потеряли бы равновесие. Некоторые из них стояли на собственном хвосте и на задних лапах, сложив передние лапы на груди и посматривая по сторонам. Вид у них был такой, точно они молятся. Ветер дул в нашу сторону, и только поэтому их вожак не заметил нашего присутствия.

Дядя схватил меня за руку и шепнул едва слышно:

- Стой тихо; это не часто удается видеть. В этот момент

молодой самец кенгуру подскочил к юной мадемуазель кенгуру, в которую он, несомненно, был влюблен. Несколько минут он с самой комичной рожей прыгал вокруг нее на задних лапах и на хвосте. Она молча следила за ним прищуренными глазами.

Понемногу кавалер становился смелее: он издал звук, похожий на хриплый кашель, подпрыгнул еще ближе и нагнулся, казалось, что он хочет стать на колени перед своей дамой. Затем протянул лапу и погладил свою возлюбленную по спине.

Но мадемуазель кенгуру оказалась очень чопорной особой; она не допускала такой фамильярности и со всего размаха ударила своего поклонника. Потом встала на задние лапы, а передними обняла его. Он сделал то же самое, и так они стояли, как парочка, приготовившаяся танцевать.

Пример заразителен: другие кенгуру приняли такие же позы, и вся лужайка покрылась этими парочками, готовыми начать балет.

- Не хватает только румынского оркестра! Дядя сказал это

громко, и в ответ ему раздался пронзительный свист вожака. Все стадо обратилось в бегство, кроме одного крупного зверя, который еще прыгал на лужайке.

Но к нему почти такими же прыжками подбирался дикарь, вся одежда которого состояла из повязки на бедрах. Едва животное почуяло его, как остановилось и прижалось к дереву, глядя на своего преследователя кроткими, пугливыми глазами. И в тот же момент тяжелый удар дубины поверг бедного кенгуру на землю.

Я невольно содрогнулся. Дядя, всегда читавший мои мысли, шепнул:

- Ты прав, это жестоко, но... дикари хотят есть, и огнестрельного оружия у них нет. И все-таки уж лучше пусть они едят кенгуру, чем...

Он не докончил и, выйдя на лужайку, окликнул человека, стоявшего к нам спиной над распростертой перед ним добычей.

- Миами! Дикарь испуганно прыгнул в сторону, в этот мо

мент он сам был похож на спасающегося бегством зверя. Но, узнав дядю, он оправился от испуга и бросился ничком на землю со словами:

- Коби! Это означало: господин. Дядя заговорил с ним на

непонятном мне наречии дикарей. Я слышал, что он упомянул имя Мормора. Молодой дикарь кивнул головой и подозрительно покосился на меня. Дядя сказал ему еще что-то, одной рукой обнял меня, а другой дикаря... Тот поколебался, но затем в свою очередь привлек меня к себе. Он был среднего роста и очень худ. Я ощущал его ребра под своей рукой. Его волосы возвышались над головой, как огромный парик, и торчали во все стороны.

Затем дядя дал нам по сигаре и мы закурив - мне вспомнилась трубка мира американских индейцев - отправились куда-то в лес.

Вскоре вдали послышался шум: крик попугаев, лай собак. Собственно говоря, это были не настоящие домашние псы, а так называемые "динго" - когда-то одичавшие собаки.

Перед нами открылась просека, а за ней маисовое поле и селение дикарей. Оно состояло из нескольких хижин, если можно назвать хижиной хрупкое сооружение, сплетенное из веток и выложенное травой и листьями. Посередине бьи разложен костер, а над костром хлопотали с котелками в руках мужчины и женщины. Наряд их был также упрощен до последней степени. Все они неистово орали и перебивали друг друга.

Миами пронзительно крикнул, шум мгновенно стих, и вся оравшая компания скрылась.

Затем из хижин появились только одни мужчины, вооруженные длинными копьями, щитами, луками и стрелами. Миами побежал к ним и остановился перед особенно ярко и пестро разукрашенным человеком. Пестрый человек выслушал речь дикаря и крикнул чтото, после чего женщины стремительно бросились к своим котелкам, чтобы унести их.

Дядя, все еще держа меня за руку, вышел вперед и, подойдя к пестрому вождю, сказал ему несколько слов по-английски. К моему удивлению, вождь ответил тоже по-английски, хотя и ломаным языком. Обмен любезностями между ними был таков:

- Приветствую моего брата Мормора!

- Добро пожаловать, мой белый брат!

- Скажи женщинам, чтобы они продолжали свою стряпню; я не буду заглядывать в ваши котелки, как вы не заглядываете в мои.

Сдержанная улыбка скользнула по лицу вождя. Мы сели на

корточки перед костром. Одна из женщин принесла нам маисовых лепешек. Миами насадил на вертел кусок только что убитого кенгуру и принялся поджаривать его.

Часом позже. Мы съели маисовые лепешки и кенгуру, дикари

опустошили содержимое своих котелков. Говоря по правде, мне едва лез кусок в горло. Я никак не мог отделаться от мысли, что в этих же котелках варилось человеческое мясо, хотя дядя и успокаивал меня уверениями, что сейчас это племя не ведет ни с кем войны, а в мирном состоянии оно не питается человечиной. Но... все-таки...

Дядя вынул из своей сумки три бутылки рома и предложил их дикарям.

- Я знаю, это яд для них,- шепнул он мне,- и прибегаю к этому угощению очень редко, но сегодня оно необходимо.

После рома дикари оживились и повеселели. Под грохот барабанов они исполнили какую-то сумасшедшую пляску. Они прыгали друг против друга, их щиты сталкивались и звенели, они бросали копья и неистово трясли косматыми головами.