Владимир Осинский - Полет стажера

Я шел, как альпинист, глядя под ноги, и неугомонный Тингли Челл, именно в силу своего неумения сосредоточиться, первый увидел воду.

- Ура! - заорал он мне в ухо. Раздосадованный, я сделал ему выговор - ни к чему поднимать шум в незнакомом месте. Но истинная причина моего неудовольствия была шита белыми нитками, и Практикант нахально ухмыльнулся во весь толстогубый рот.

Забыв об инструкции, мы, скользя по песку, сбежали к небольшой впадине, в центре которой темнел квадрат естественного колодца. Вокруг росла чахлая бледно-зеленая трава.

Воды было так мало, что, когда бидон наполнился до половины, на дне колодца осталась красная жижа... Удрученные, мы прилегли возле обманувшей надежду впадины - лениво обменивались репликами, безучастно оглядывались, расслабившись в коротком отдыхе.

Я увидел следы - точно такие же, как показанные ночью Вельдом, и не успел решить, сообщать ли об открытии спутникам. Тингли, сначала громко, затем сорвавшись на шепот, вскрикнул:

- Смотрите! Смотрите...

Я повернулся к Виктору Горту. Его на месте не было.

- Берите бидон и ждите там, - я показал Челлу на гребень холма, с которого он обнаружил воду. - Никуда ни шагу! - Практикант самолюбиво вздернул подбородок, но мне было не до церемоний. - Туда невозможно подойти незамеченным, - бросил я через плечо, уже на бегу по хорошо различимым следам голографа.

Мне недолго пришлось искать его. Он лежал ничком, вытянув перед собой руки, прижавшись щекой к песку, и был, несомненно, без сознания. Но прежде чем броситься на помощь, я целую минуту стоял потрясенный.

Плоская, диаметром метров десять-двенадцать, ложбинка, где находился неподвижный Горт, была сплошь покрыта невиданными цветами. Величиной с большую грампластинку, они напоминали ромашки, только с аспидно-черными лепестками. Вероятно, этот цвет и вызвал ассоциацию с примитивной предшественницей звукокристаллов, которую я видел в музее древних искусств и даже слушал записанную на ней музыку Шопена. Многочисленные лепестки находили один на другой краями, образуя черный матовый круг, изрезанный радиальными линиями. Там, где у натуральной ромашки желтеют плотно пригнанные тычинки, в лучах светил, поднявшихся уже довольно высоко, ярко сверкала выпуклая изумрудная полусфера. Будь я сейчас в нашем университетском саду, мне все равно было бы достаточно взгляда, чтобы убедиться в неземном происхождении цветов. Тем не менее, еще сильнее поражал резкий контраст между этими растениями - да и не ошибся ли я, назвав их "цветами"? - и угрюмым однообразием кирпично- красной пустыни.

Стряхнув оцепенение, я бросился к Художнику, приподнял его голову, плечи... Они тяжело, безвольно падали на песок. С трудом оторвав Виктора от земли, я понес его в сторону колодца.

Было душно. Ноги налились тяжестью. Из глубины желтых солнц проступала вязкая краснота - отвратительное сочетание, вызывающее образ разбитого яйца, в котором вы обнаружили следы формирующегося зародыша. Мягкие молоточки дробно стучали в затылок. Повинуясь неясному импульсу, я оглянулся. Цветы шевелились!

Мелкая непрерывная рябь бежала по узким аспидным лепесткам-секторам; так утренний ветерок волнует траву. Но ветра не было. Цветы словно дышали, и дыхание учащалось. Мне почудилось - изумрудные полусферы стали ярче. Что-то тускло блеснуло в темном пространстве между двумя "ромашками". Камера-альбом, с которой Горт не разлучался. Должно быть, увлекся съемкой и... Что "и"?

Последним усилием я выбрался с этой чертовой поляны, уложил голографа на спину, шагнул обратно, чтобы подобрать аппарат, - и уткнулся в незримую стену. Цветы не подпускали меня к себе! Я рванулся вперед изо всех сил, готовый в прыжке упасть на руки... Подошвы оторвались от земли - и на доли секунды я повис в воздухе почти горизонтально. Невидимая стена была непробиваема.

Теперь лепестки дрожали истерической дрожью. Нечем стало дышать. Никакого особого запаха я не различал - только ставший уже привычным запах нагретого песка сухо щекотал ноздри. "Ромашки" не воздействовали на обоняние. Это я понял со всей определенностью, прежде чем густо налившиеся кровью солнца сорвались с белого неба, превратившись в слепящие точки, вонзились в мои зрачки... Все-таки, теряя сознание, я успел извернуться и упал ничком в сторону, противоположную черным цветам.

Мы с голографом очнулись одновременно. Его осунувшееся лицо было мокрым; быстро испарялась влага с моего лица - все сильнее стягивало кожу. А песок уже был сухим, он впитывал воду как вата, и над нами стоял растерянный Тингли... Пошатываясь, я поднялся, взял у него пугающе легкий бидон, встряхнул - вода плескалась на дне.

Нещадно палили солнца-близнецы. Недавно еще их лучи были почти ласковы... Словно светила воспользовались нашим обмороком и разом скакнули в зенит. Мы молча постояли в нескольких метрах от изумрудной полянки, как трое потерпевших крушение, чудом вырвавшихся из водоворота, не поверивших пока в свое спасение моряков.

Цветы продолжали волноваться, может, чуточку слабее.

Художник неуверенно спросил:

- А камера... альбом? - И махнул рукой.

Мы вернулись к колодцу. На дне скопился ничтожно тонкий слой влаги. Дно отсвечивало ржавчиной, однако вода была чистой и холодной. Нам удалось по очереди втянуть в себя по нескольку глотков. Нечего было и пытаться восполнить вылитое из бидона Челлом, когда он приводил нас в чувство.

Следов па песке не прибавилось.

Обратный путь давался нам нелегко; тем не менее мы заставили себя спешить.

Когда на горизонте появилась ракета, Тингли с вызовом сказал мне:

- Вы, надеюсь, не подумали, что я торопился помочь вам потому, что боялся остаться в одиночестве?

Я только плечами пожал. Ну и вывернутые у этого парня мозги!

В нашем лагере царили мир и благодать. Кора Ирви наматывала на клубок синтетическую пряжу, добытую, надо полагать, из распотрошенного амортизационного кресла. Рустинг, навытяжку сидя на обрубке "кактуса", держал нитки в растопыренных пальцах... Идиллическая картина! Нетрудно было догадаться, для кого предназначается будущее вязанье.

Петр вышел навстречу спокойный, будто мы отлучались на прогулку. Вдруг крепко сжал мне руку, чего не делал раньше. Странно, неожиданность этого жеста раскрыла передо мной рискованную суть минувшего приключения отчетливее, чем даже сама "схватка" с таинственными цветами.

Вместе с добытой набралось около двадцати литров воды; надо ли говорить, сколь катастрофически мало на шесть человек.

Позаботившись, чтобы Кора и Рустинг остались в неведении, я подробно рассказал Вельду обо всем.

- Ну что же, - невозмутимо произнес он, - мы ведь на планете икс... Завтра пойдем посмотрим вместе.