Говард Лавкрафт - «Если», 1997 № 02

Картер не стал торопиться, не бросился сразу разыскивать главный рам, дворец или цитадель, но остался в порту, намереваясь потолкаться среди торговцев и моряков, а потом, когда все разошлись, направился в знакомую таверну, лег спать и грезил во сне о богах на неведомом Кадате.

На следующий день он вышел на набережную, надеясь на случайную встречу с кем-нибудь из Инкванока, однако ему сообщили, что галера оттуда ожидается не раньше, чем через две недели. Тогда Картер разговорился с торабонианским матросом, который бывал в Инкваноке и даже трудился там на ониксовых копях. По словам этого матроса, к северу от населенных земель лежала пустыня, которой все почему-то боялись. Он предположил, что причина страха кроется в том, что, идя по пустыне, можно обогнуть горную цепь и выйти на зловещее плато Ленг, но добраться туда, прибавил он, не так-то просто: Инкванок полнится олухами о всяких гнусных тварях и безымянных стражах. Та ли это пустыня, в которой высится неведомый Кадат, матрос не знал, но резонно заметил, что иначе не было бы смысла ставить в ней стражей, если те, конечно, не выдумка.

Проведя в таверне еще одну ночь, Картер поутру отправился вверх по улице Колонн в бирюзовый храм и завел беседу с верховным жрецом. Хотя в Келефаисе почитают только Нат-Хортата, дневные молитвы посвящаются всем Великим вместе, а потому верховный жрец ведал кое-что о нравах божеств. Подобно Аталу, он настойчиво убеждал Картера отказаться от поисков, заявил, что боги Земли раздражительны и капризны и пользуются покровительством Других Богов, обитающих Извне, чьим глашатаем является ползучий хаос Ньярлатотеп. То, что они скрыли от него видение чудесного города в багрянце заката, ясный знак их немилости, и вряд ли они доброжелательно отнесутся к Картеру, если тот все же предстанет перед ними и примется молить о возвращении своего сна. В прошлом никому из людей не удалось найти Кадат, и маловероятно, чтобы кто-то отыскал его в будущем. Вдобавок, юлки, что ходят про ониксовый замок Великих, ни в коей мере не обнадеживают.

Поблагодарив верховного жреца, Картер покинул храм и двинулся в сторону мясного рынка: там столовался вождь кошачьего ополчения Келефаиса. Серый кот грелся на солнышке и лишь вяло пошевелился, когда его окликнул человек. Но стоило Картеру произнести пароль, который он узнал от старого ултарского генерала, кот преобразился — сделался приветливым и разговорчивым, открыл гостю много такого, что известно только животным, шныряющим по долине Ут-Наргай. В частности, кот повторил Картеру те сведения, какими его самого снабдили трусоватые кошки из приморских таверн.

Походило на то, что людей из Инкванока будто окутывала некая аура потусторонности, хотя коты не плавали на их кораблях по другой причине, а именно — из-за того, что в Инкваноке простирались тени, которых не выносит никто из кошачьих. Вот почему тот холодный и сумеречный край никогда не слышал ни дружеского мурлыканья, ни звонкого «мяу». Определить, что настораживало котов, было трудно: кто говорил — твари, засевшие в горах на границе зловещего Ленга, кто — чудища, что шныряют в студеной пустыне к северу от моря. Так или иначе, в Инкваноке ощущалось присутствие чего-то чуждого, не от мира сего, чего-то такого, что не по нраву кошкам и что они улавливают гораздо лучше людей. Потому-то все коты дружно отворачивались от черных кораблей, приплывавших из далеких северных земель.

Старый вождь также поведал Картеру, где он сможет найти своего друга, короля Куранеса, которого в последних сновидениях видел попеременно то в хрустальном дворце Семидесяти Удовольствий в Келефаисе, то в высокобашенном облачном замке парящего в небесах Серанниана. Выяснилось, однако, что король, похоже, совсем извелся от тоски по зеленым холмам Англии, среди которых прошло его детство, где звучали вечерами старинные напевы и проступали из-за деревьев серые деревенские церквушки. Он не мог возвратиться в мир яви, ибо тело его умерло, а потому постарался вообразить себе похожую местность к востоку от города — там вздымались над морем утесы, за ними расстилались луга, упиравшиеся в конце концов в подножия Танарианских холмов. Теперь Куранес обитал не во дворце, а в обыкновенном доме готического стиля, окна которого выходили на море, и убеждал сам себя, что это — Тревор-Тауэрз, где появился на свет он и тринадцать поколений его предков. А на побережье он выстроил силою мысли рыбацкую деревушку, словно перенес ее туда из корнуоллской глубинки, сохранив в неприкосновенности все отличительные признаки, и населил людьми, наружностью напоминавшими англичан, которых все пытался научить столь милому его сердцу диалекту. В долине же неподалеку он возвел норманнское аббатство, чьей башней любовался отныне из окон своего дома, и устроил при аббатстве кладбище с надгробиями, на которых вырезал имена предков, а пространство между могилами выложил мхом, походившим на мох родной Англии. Да, Куранес был монархом в стране сновидений, где множество чудес и необычайных красот, восторгов и приключений, однако с радостью отрекся бы от престола, отказался от власти, коей его облекли, за один день в благословенной Англии, тихой и чистой, древней, ненаглядной Англии, которая вскормила его и частичкой которой он останется навеки.

Так что, простившись с вождем кошачьего ополчения, Картер не стал заглядывать в хрустальный дворец; он вышел из Келефаиса через восточные ворота и направился по полю к домику, приютившемуся под сенью раскидистых дубов. Вскоре он достиг живой изгороди, двинулся вдоль нее и какое-то время спустя очутился у кирпичной сторожки. Когда он дернул дверной молоток, к нему вышел не разряженный в пух и прах дворцовый лакей, а низкорослый старик в простой одежде, говоривший по-английски с легким корнуоллским акцентом. Старик пропустил Картера в сад, где все — породы деревьев, тенистые дорожки, планировка эпохи королевы Анны — напоминало об Англии. У двери дома, по обеим сторонам которой восседали на крыльце каменные коты, Картера встретил привратник в ливрее и с бакенбардами. Он проредил гостя в библиотеку, где сидел в кресле у окна Куранес, правитель Ут-Наргая и небес вокруг Серанниана. Он глядел в окно на рыбацкую деревушку и мечтал, чтобы в комнату вошла няня и выбранила его за то, что он не готов ехать на чай к викарию, хотя карета уже подана и матушка сердится.

Завидев Картера, Куранес, облаченный в наряд, какой носили в Лондоне в дни его юности, тепло приветствовал гостя, ибо всякий англосакс из мира яви был для него другом, пускай даже он родился не в Корнуолле, а в Бостоне, штат Массачусетс. Они долго вспоминали былое, и обоим нашлось, что сказать, поскольку и тот, и другой Принадлежали к числу искушенных сновидцев — людей, сведущих в тайнах мира грез. Что касается Куранеса, он побывал в пучине за звездами и, по слухам, единственный сохранил рассудок после такого путешествия.