Жозеф Дельтей - Фарфоровая джонка

Они проходили мимо капитанской каюты. Бу Лей Сан пожелал посетить ее.

У каюты был заброшенный вид. От тяжелого запаха, сложного и сухого, першило в горле. Повсюду валялись вещи, компасы, секстанты, карыти и требники. Жестяная кружка, служившая лампой, опрокинулась, и воск пролился на стол и на пол. Рожок для костей валялся в углу, рядом с тростью из кизила.

Но Бу Лей Сан не видел всего этого. Пораженный, он глядел на фарфоровую бутылку, стоящую на тумбе, на фарфоровую бутылку, которую он прекрасно знал. Он потрогал ручку с подозрительным и все же восхищенным видом, и его чуткий нос обнюхал горлышко. Он позвал Ла. Она подошла и тотчас же, при виде фарфоровой бутылки, все поняла.

Поль Жор бормотал какое-то объяснение.

Но Ла ласкалась к мандарину. Она угадывала его скрытый гнев и боялась его, несмотря на присутствие Поля Жора и европейцев. Она чувствовала между собой и мандарином неразрывные узы. Одно ее слово, и Поль Жор уничтожил бы и мандарина, и китайцев, и их Джонку. Но это слово она никогда не произнесет. Она чувствовала себя связанной с Джонкой слишком уважаемыми обычаями. Темный закон, закон крови, без ее ведома правил ее душой.

Она взяла руку Бу Лей Сана и поднесла ее к губам.

Она нежно взглянула на него и прижалась к нему. Потом опустила голову и притворилась печальной.

Они вернулись на джонку в лодке, в которой была течь.

Мандарин и Ла удалились на корму. Поль Жор медлил на верхней палубе, мечтая о поцелуях.

Бу Лей Сан последовал за Ла в ее каюту. Не говоря ни слова, она уселась на циновку, с расширенными глазами, занимая свое воображение дипломатическими подробностями. Она ждала.

Мандарин бросился в подушки, украшенные драконами. Он был огромен от негодования и полон расчетов. Он заботился о своем дыхании и о цвете своих щек. Складка ума, пересекавшая лоб, покраснела. Он ждал, чтобы она снова стала бледной. Он положил руку на сердце, выждал, пока биение стало ровным. Тогда важным голосом он сказал:

- Кто дал фарфоровую бутылку белому капитану.

- Ла кинула бутылку в море.

Потом оба умолкли, ибо желтая раса - самая утонченная из всех. Она не удостаивает пояснять свою мысль, она умеет намеком передать ее. Этих слов было достаточно для Бу Лей Сана и для Ла, чтобы понять - ей, что он угадал истину, ему - что любовь хитра.

Ла подошла к мандарину, изобретательная и сладострастная. Она легла перед ним и целовала его колени. Сердце мужчины смягчается быстрее, чем воск на огне. Голое мандарина стал менее суров. Ла вспоминала сладостные утра во дворце Кин-Чеу и океанские ночи на фарфоровых ложах. Она взяла его голову в свои руки, такие крошечные, что они едва прикрывали его уши, и заговорила медленнее. Понемногу их тела, теплые, томные, слились. Никакой шум не долетал извне, кроме кашля капитана, который изнывал на палубе от лихорадки и ревности. Одежды расстегнулись сами собой. Ожерелье лакированных бус, которые Ла носила вокруг грудей, упало, и его падение на фарфор издало звук человеческого вздоха. Может быть, действительно, человеческий вздох вырвался из сжатого горла. Или, может быть, это был легкий крик смерти, какой испускают в час решимости женщины, которым подходит та роль, что умеет играть Ла.

Глава 15

СЕРДЦЕ ОБЕЗЬЯНЫ

В тот вечер на Джонке фонарь на мачте потух через несколько мгновений после того, как его зажгли. Поль Жор думал о Ла. Он чувствовал в своем сердце гнев. Он решился. Раз дьеппцы снова колеблются.., тем хуже... Тем хуже для "Святой Эстеллы"!

Он пошел на корму. Он был одет в льняную куртку, белее, чем шерсть. У него было жесткое сердце, кинжал за поясом и сапоги из невыделанной кожи.

Поль Крабб подошел к нему. Они поговорили о трубках. Мандарин подарил обоим желтые трубки и несколько унций вещества плавкого, ядовитого и всеведущего. Все трое курили. Крабб вяло говорил. У него были вздутые пальцы и отвисшие губы. Иногда он смотрел на свои ладони, будто ища в них воспоминаний. Поль Жор был более сдержан. Он говорил мало.

На марсе дозорный зажег фонарь. Зеленый огонь горел на вершине мачты. Там, вдали, виднелся огонь "Святой Эстеллы", розовый и бледный во мраке.

Поль Крабб удалился, разговаривая сам с собой. Несколько матросов бесцельно бродили по палубе. Они казались взволнованными. Капитан окликнул их. Он знал, что они больны меланхолией и тоской по родине. С каждым днем они становились печальнее, замкнутей и жестче.

- Эй, что с вами? Животы болят?

Люди серьезно покачивали головами. Один из них заговорил: они опасаются китайских предательств; им чудятся пиратские притоны и тайные убийства; им не нравится мандарин. Никто не произнес имени Ла. Они хотели вернуться на "Святую Эстеллу", повернуть руль на Дьепп.

Понемногу они успокоились и удалились. Снова капитан остался один. "Если они уплывут, - думал он, - нет, нет, он останется на джонке, около Ла... Тем хуже для "Святой Эстеллы"!"

Он пошел назад, держа руку на ноже.

Он смотрел с кормы на черный корпус "Святой Эстеллы", плывшей на буксире. Бледный огонь на фок-мачте мигал, как глаз. Мачта, черная, обнаженная, поднималась бесцельно и беспредельно. На джонке какой-то китаец застонал... Какой-то китаец... Или Она?.. А там, вдали, вынырнув из тумана, луна, луна из фарфора осветила вдруг Бастрда в вороньем гнезде и сделала его белым, белее, чем девушка...

Поль Жор вынул нож и попробовал лезвие. И тогда послышался голос. Он исходил из каюты на корме. Он запел на чужом восточном языке, в ритме, отточенном веками. Он пел о сердце мужчины, о сердце, сохраняющем тот же контур, тот же оттенок и то же биение на берегах Голубых рек и Франкских морей. Это был голос очень молодого человека, быть может голос женщины... Нож выпал из рук Поля Жора, ударившись о фарфор. Голос умолк, но тотчас же зазвучал снова. И снова он расцветал в ночи, как воспоминания... Он пел о сердце мужчины, ибо Поль Жор, не понимая, чувствовал это. Сердце мужчины!

Поль Жор все еще смотрел на "Святую Эстеллу". Он видел, как на бугшприте расхаживало четвероногое существо. Теперь Бастард неподвижно стоял на марсе рядом с бледным огнем, бледным, как сердце мужчины. Черная фигурка прыгала по бугшприту. Порой она издавала жалобный звук, который тотчас же угасал. Вынырнула луна и осветила обезьяну. Это была она. Она прыгала в лунном свете и стонала он удовольствия... Сердце мужчины... Обезьяна плясала на палубе, потому что дитя Китая пело о сердце мужчины. Тончайшие соответствия соединяют сердца в единстве мира. Поль Жор, полный смущения, вернулся и поднял нож. Он отчетливо почувствовал, что сердце обезьяны бьется в такт с его сердцем. Так значит, та песня Китая не о сердце мужчины, но о сердце мира.