Сизя Зике - Золото

Мне ее почти жалко, обидно лишь, что она такая толстуха...

Мигель, по натуре своей отшельник, найдя неожиданно много самородков, сделался жадноватым. Поскольку в городе он не чувствовал себя свободно, то решил перенести удовольствия туда, где живет сам. И вот в один прекрасный день он вышел в дорогу и вернулся с этими двумя чудовищами. Принимая во внимание их массу, могу себе представить, что должна была испытывать несчастная кляча. И с тех пор они устроили себе сладкую житуху, просиживая целыми днями на камушках и глядя, как пашет Мигель. Вывалив сиськи на солнышко, в громаднейших трусах, подтянутых под самые пупы, громко попердывая под хохот, они занимаются только тем, что жрут, срут и курят травку. Они водят Мигеля за нос, проедая все его запасы и забирая у него все золото. Они даже заставляют его петь, убедив, что у него чудный голос. Вот он и поет каждый вечер, и мне ужасно смешно видеть этого маленького человечка, падающего на одно колено и, закрыв глаза, выпевающего романсы этим горам жира, которые в награду нежно гладят его по головке.

Я устроил для себя отдельную кровать, потому что, хотя Мигель тяжко пашет целый день, это не мешает ему трахаться будто кролику большую часть ночи.

Как-то, заинтересовавшись моим бумажником гринго, Пуфьяссе предлагает мне свои услуги.

- Спасибо, толстушка, но уж очень ты страшная.

- А француженки красивые?

Объяснение этой корове разницы между стройным телом европейки и ее студенистой, заволосевшей массой превышает мои силы. Зато я с удовольствием принимаю устные ласки Розы, которая отсасывает у меня с удивительной нежностью.

* * *

Раны на моих ногах полностью затянулись. Лекарства Розы, меняемые ею несколько раз в день, прекрасно действуют. Я как раз смазываю револьвер, когда она подходит ко мне:

- Уходишь?

- Да, завтра утром.

Не говоря ни слова, она поворачивается к подвешенному под потолком ящику и вытаскивает из него две большие горсти манго-роса, заворачивает их в пластиковую пленку и подает мне.

- Держи, это тебе.

- Тебе не кажется, что этого многовато? Вас тут трое остается.

Роза усмехается и жестом приглашает идти за собой. Проходим метров пятьсот до выкорчеванного места, где меня ждет неожиданность. Это плантация травки, десять на двадцать метров, некоторые кусты достигают высоты метров до четырех. На обратном пути спрашиваю:

- А Мигель не боится неприятностей охранниками заповедника?

- У него там много приятелей, к тому же у него достаточно золота, чтобы они ему не мешали.

Вечером, когда серенады заканчиваются, я задаю ему парочку вопросов относительно местных орерос, чтобы сориентироваться, куда же мне идти:

- Нет, на этой quebrada уже никого нет, я последний. С другой стороны, в долине, их много, только хороших там нет. Разве что только Эль Гато; вот он хорош, и место у него довольно богатое.

- Эль Гато, тот самый старик, который работает с Чато? Так он здесь?

- Да, ты их знаешь?

- Пару раз видел их в Карате. Вот это хорошая новость. Обязательно навещу их.

На рассвете я прощаюсь с Розой, которая привязалась ко мне и просит забрать с собой.

- Ладно, но только при условии, если ты донесешь меня к Эль Гато.

Все, кроме нее, хохочут. Мне не хочется, чтобы она сердилась, но не могу представить себя в горах с этой массой жира.

Хлопаю ее по щеке.

- Ты же понимаешь, что это невозможно, к тому же, здесь ведь тебе неплохо. И у тебя есть шансы вырваться отсюда.

- Да, видно ты прав. Желаю счастья, Француз.

* * *

Еще вчера вечером Мигель начал обширные и туманные объяснения по указанию дороги. Он живет в джунглях уже много лет и чувствует себя там свободно, как на городских улицах, поэтому никак не может понять, что для меня все деревья на одно лицо. Из его указаний следует, что мне нужно идти прямо вверх, потом вдоль горного хребта до следующей долины и спуститься в нее. Где-то там и живет Эль Гато. Когда это слушаешь, все кажется простым, но когда находишься в джунглях, окруженный одинаковой растительностью сзади, спереди и по бокам, все выглядит несколько иначе. "Иди вдоль хребта". Нужно сначала знать, а дошел ли ты до этого хребта.

Поэтому взбираюсь на первую гору, спускаюсь с нее, карабкаюсь на другую, иду вдоль какого-то хребта, потом вдоль другого, а в конце концов дерьмо! - совершенно теряю голову. Здесь даже речки нет, чтобы указать какое-нибудь направление, никаких зацепок, чтобы сориентироваться. Поднимаюсь, спускаюсь, кручусь на одном месте. Земля скользкая, и пару раз я растягиваюсь только так. Часы идут за часами. Черт подери, я уже не могу, поэтому валю матюги на всю эту долбаную зелень, на этот хренов дождь, на эту дерьмовую жижу под ногами. Я никогда не любил джунглей, но теперь я их просто ненавижу. Ну что я тут делаю? Ну почему бы мне не сделаться чиновником?

Когда я решаю сделать привал, уже начинает темнеть. На сегодня хватит! Я забираюсь на дерево и устраиваюсь на толстой раздваивающейся ветви в нескольких метрах над землей. Все змеи это ночные животные, и мне хотелось бы с ними не встречаться. Спички замокли, поэтому самокрутку закурить не удается. К счастью, у меня осталось несколько хонгос. Так или иначе, но знаю, что заснуть не смогу - идет дождь, и бешено кусаются комары.

Хонгос сделались совершенно невкусными, потому что заволгли в кармане, но я лопаю их все. Ночью у меня начинаются галюники, и я ору "Иди вдоль хребта!". Все животные сразу затихли, а мои взрывы хохота производят на джунгли странное впечатление. К утру я совершенно теряю голос, мне все время что-то видится, а потом грохаюсь вниз, отчего все тело в синяках. В таком паршивейшем состоянии, с желчной горечью во рту выхожу в путь. К счастью, чуть позднее удается обнаружить небольшой ручеек. Пью, и холодная вода немножко излечивает мои страдания. Бреду вдоль берега пару километров, но потом ручей совершенно исчезает меж камнями.

Со вчерашнего дня у меня во рту были всего лишь четыре пресноводные креветки, которых я сожрал сырыми. Правда, везде растут пальмитос, но у меня нет мачете. Устраиваю привал, сушу спички на камне и закуриваю самокрутку. Первая же затяжка приносит блаженство, мне уже никуда не хочется идти. Наступает ночь, и я очищаю для себя ровно столько места, чтобы улечься. И насрать мне на змей и насекомых.

Утро застает меня все еще живым, но я еще больше голоден, а грязи на мне все больше. Бреду дальше, все время под гору. Слышен плеск воды. Ура, спасен! Эта река слишком велика, чтобы куда-то исчезнуть. Знаю, что достаточно идти по ее берегу, чтобы встретить людей или добраться до моря. Купаюсь, валюсь на камни и засыпаю на солнышке.

Проснуться меня заставляет впечатление чьего-то присутствия. На меня пялится неизвестно откуда появившийся маленький старикашка в лохмотьях, весь разлохмаченный, с большим мешком, привязанным веревками к спине, и ржавым мачете в руках. Похоже, что он изумлен не менее, чем я сам.