Александр Рубан - Сон войны (сборник)

— Тогда я не понимаю, зачем вы сюда приехали. — Доктор дернул за ручку, и дверь откатилась. — Где вы их откопали? Пульманы с эфирным локомотивом — черт знает что!..

Он вышел из купе и отнюдь не по-строевому зашаркал направо по коридору, на ходу бормоча себе под нос уже известную нам присказку о том, что «шпаки есть шпаки».

Олег задвинул дверь и сел рядом с Танечкой, а Сима уселся у меня в ногах.

Трусы с меня были не сняты, а только приспущены, и, когда Танечка отвернулась, я натянул их под простыней. Все остальное оказалось под Симиным задом — кроме носков, которые я сам вечером положил под матрас. Сима привстал, отдавая мою одежду, и снова сел. Я стал одеваться.

Шрам на животе побаливал от прикосновений, но внутри никаких болезненных ощущений уже не осталось. Даже мой застарелый гастрит пропал, как и не был. Надо полагать, у господина воензнахаря действительно был замечательный арсенал… «Эфирный локомотив», подумал я, осторожно заправляя рубашку и не менее осторожно застегивая брюки. «Эфирные шланги»… Бредятина.

Наконец я надел пиджак, снял с крючка плащ и сел, положив его на колени. Надо посидеть на дорожку. И надо как-то попрощаться с попутчиками. Дипломат я решил оставить: ничего особо ценного там не было, а в пути — обуза.

— Так значит, двери уже открыты? — спросил я, чтобы как-то начать.

Олег кивнул, а Сима посмотрел на меня с интересом.

— Куда собрался, Петрович?

Я вздохнул и встал.

— В Бирюкове. Или в Березино. По шпалам… Все веселее, чем тут сидеть. А вы остаетесь?

— Не ты первый, Петрович, — лениво сообщил Сима. — Ходили уже — аж за три километра от шестого вагона. И вернулись.

— Почему от шестого? — спросил я. — Наверное, ИЗ шестого?

— Из нашего тоже, — возразил Сима. — А от шестого, потому что первых пяти нету. Эфирнулись куда-то вместе с паровозом.

— С тепловозом, — поправил Олег.

Он сидел рядом с Танечкой и гладил ее волосы. Она лежала молча, не принимая и не отвергая ласку. (Было у них что-нибудь ночью, или это мне тоже приснилось?.. Не знаю. Да и не мое это дело.)

— И что там, в трех километрах? — спросил я.

— Рассказывай ты, молодой, у тебя лучше получится. А то Петрович еще не знает.

— Все то же самое, — Олег пожал плечами. — Дорога, хлеба, перелески…

— Овсы, — поправил Сима.

— Овсы… — согласился Олег. — Все то же самое. И все не наше.

— То есть? — не понял я.

— Как вам сказать… Рельсы вроде бы те же, а вот шпалы уже в нескольких сотнях метров от нас — пластиковые. Или, может быть, из стекловолокна, потому что прозрачные… И столбы там другие, и нумерация не совпадает. В перелесках — окопы. Окопы, блиндажи, ходы сообщения. Все ухоженное, чистенькое, но видно, что используется. Гильзы аккуратными кучками. И по деревьям заметно, что стреляли не холостыми. Вдоль всей дороги — могилы. Братские. На некоторых еще трава не выросла. Не меньше ста фамилий на каждом камне. Со всего света — русские, латинские, китайские… даже, кажется, африканские. А славянских меньше половины. Ну, и так далее.

— Вы сами все это видели? — спросил я.

— Нет, я выспрашивал. Это еще вечером, когда мы чай пили, несколько человек выбрались через переходник и пошли. Заполночь вернулись — как раз когда мы воду настукивали. Взяли штурмом вагон-ресторан и отпраздновали свое поражение…

— Про вертухаев забыл, — сказал Сима.

— Вертухаи… Вдоль всей дороги, по обе стороны — оцепление. Далеко, насколько хватает глаз. Поближе к дороге — могилы, а подальше — оцепление. В стороны никого не пускают. Оружие не применяют, но и пройти не дают…

— А вдоль дороги можно? — спросил я. — Внутри оцепления?

— Выходит, что можно. Пойдете?

— Уже не знаю, — сказал я сквозь зубы. И, обнаружив, что все еще стою, сел. Напрягая колени — чтобы не стучали друг о дружку… Следующую фразу я тщательно обдумал, решил, что ее тоже можно произнести, не разжимая зубов, и произнес: — Я не знаю, куда здесь можно прийти по шпалам.

— Никуда, — отозвалась Танечка.

Я хотел спросить: «Почему?» — но сумел только втянуть в себя воздух.

— Той ночью была гроза, — сказала Танечка. В стенку сказала, не оборачиваясь. — Некоторые не спали. Они говорят, что мы остановились во время грозы. А когда она кончилась — было уже светло, как днем. Ночью. Как днем.

— Сейчас наговорят, — хмыкнул Сима, — а ты слушай. И про гончих псов наговорят, и про грозу, и про дисковод со щупальцами…

— Дискоид, — поправил Олег.

— А не однохерственно?.. Извини, Танюха.

— Ничего, Сима, — сказала Танечка в стенку. — Я эти слова знаю.

Я повесил плащ обратно и стал расстегивать пиджак.

— Давайте хряпнем, — предложил Сима без особенной надежды на согласие. — Под икорку. А то когда еще эти палатки поставят. И «бабок» нет.

— А если бы и были? — сказал Олег. — Здесь, наверное, совсем другие деньги.

— Петрович, ты доперестроечными трешками рассчитывался. Остались? Вдруг подойдут.

— Попробуйте. — Я достал деньги и отдал их Симе.

— Сколько тут? — спросил он.

— Рублей двести, может, чуть больше.

— Годится. Хлява семьдесят в месяц получает, и каждый год в Австралию летает. На море. Билеты казенные, но в кабаках-то сам платит.

— Не обольщайся, Серафим, — сказал Олег. — Здесь это просто бумага. Вот увидишь.

— Попытка — не пытка. — Сима сунул трешки в карман и нагнулся под столик. — Ну что, будем? — спросил он, выпрямившись и свинчивая крышечку с бутылки.

— Нет, — сказал Олег.

— Будем, — возразила Танечка и, оттолкнув Олега, села. — Наливайте, Сима! Ему побольше. — Она ткнула пальцем в Олега.

Олег пожал плечами и стал открывать икру.

«Сидра» уже не осталось, а от спирта (мы разбавляли его кипяченой водой из термоса) Танечка быстро захмелела и стала вести себя вольно. Ей было на все наплевать. Олегу тоже. Они по очереди кормили друг друга икрой с ложечки, а когда начали целоваться, Сима сунул мне в руку полный стакан и выволок в коридор. Коридор был очень большой и одновременно тесный. Вагон качался, потому что мы плыли в Австралию — расплачиваться в тамошних кабаках доперестроечными трешками. При такой качке было совершенно невозможно держать в руке полный стакан и не расплескать — поэтому я отпил половину и сообщил Симе, что в Австралии очень много русских: наши трешки наверняка будут иметь там хождение. А Олег, вообще-то, хам. Разве можно целоваться у всех на виду с такой женщиной? Ее надо носить на руках. Он ничего не понимает. И она, между прочим, тоже. Подумаешь, четыре вида спорта! А душа? Вот когда мы с Марой… Палубу опять качнуло, но я устоял. Однако, попытавшись допить, обнаружил, что стакан пуст. Чертова качка.