Сэмюэл Дилэни - Далгрен

— Ты боишься потому, что ты здесь новенький... наверное. Я, мне кажется, боюсь потому, что пробыла здесь... чертовски долго!

Она окинула взглядом стоянку.

Двое юношей с длинными волосами стояли у обугленных кирпичей. Один из них протянул к камням руки, то ли пытаясь согреться, то ли просто, чтобы почувствовать жар.

Утро было теплым. Я не признаю защитой этот лиственный пузырь. Не существует сочленения между объектом и тенью, не существует угла между топливом и пламенем. Где обустроят они себе убежища, если фундаменты ушли в прах; если двери и окна загромождаются обугленным мусором? Ничему больше нельзя доверять, кроме того, что греет.

Губы Милдред слегка приоткрылись, глаза сузились.

— Знаешь, что сделал Джон? Я думаю, это было и смело тоже. Мы только-только закончили этот очаг; тогда нас здесь было совсем немного. Кто-то захотел поджечь его с помощью зажигалки. Но Джон сказал, погодите; и отправился аж к Голландскому Озеру. Тогда с горением все обстояло гораздо хуже, чем сейчас. И вот он принес обратно такую старую, сухую подожженную палку. На самом деле, ему пришлось несколько раз переносить огонь с палки на палку, пока он добрался. И от того огня, — она кивнула в сторону одного из молодых людей, который как раз ворошил дрова сломанной ручкой от веника, — он зажег наш. — Второй ждал с деревянным чурбаном наготове. — Я думаю, это было очень смело. А ты?

Чурбан полетел. Искры сыпанули сквозь жаровню, взлетев выше уровня нижних ветвей.

— Эй, Милли!

Искры вихрились, а ему стало интересно, почему это все беседуют так громко, если столь многие спят.

— Милли! Гляди, чего я нашла.

Теперь на ней была синяя рабочая рубашка, не застегнутая. В одной руке она держала гармонику, в другой — блокнот на пружинках.

— Что это? — отозвалась Милли.

Проходя мимо очага, девушка махнула блокнотом, взмётывая искры; те взвились вокруг огненным колесом и опали.

— Он принадлежит кому-нибудь из здешних? Там подпалины есть. На обложке.

Сгорбившись, она села с блокнотом между ними, сосредоточенно хмуря лицо.

— Это чьи-то записи.

Картон в углу расслоился черными хлопьями. Половина задней обложки была покрыта пятнами от близкого жара.

— Что там написано? — спросила Милли.

Девушка пожала плечами. Она плотно уперлась в него плечом и бедром с одного бока; он подвинулся на скамье, освобождая для нее место, подумал о том, чтобы вернуться на прежнюю позицию, но вместо этого подобрал газету и раскрыл ее — лезвия оставили прореху с одной стороны — на второй странице.

— Кто вырвал первые листы? — Спросила Милли.

— Я его таким нашла.

— Но вот же, клочки бумаги остались на пружинках.

— Каллиграфический у него почерк.

— Ты можешь разобрать, что он пишет?

— Не при этом свете. Я прочла немного в парке, возле фонаря. Давай поближе к огню.

Газетный лист, на который он уставился, подрагивал отраженным светом, текст с обратной стороны тоже был виден. Ему удалось разобрать только заголовок, набранный готическим шрифтом:

БЕЛЛОНА ТАЙМС

А чуть ниже:

Роджер Калкинс,

Редактор и Издатель.

Он закрыл газету.

Девушка ушла к очагу.

Он встал, оставив газету на скамейке, и перешагнул один за другим три спальных мешка и свернутое в рулон одеяло.

— Что там написано?

Она все так же сжимала гармонику в руке.

У нее были короткие, густые волосы. Ее глаза, когда она смотрела на него прямо, были цвета ярко-зеленого, с желтоватым отливом. Прислонив блокнот к изгибу локтя, свободной рукой она перелистнула картонную обложку, чтобы он мог посмотреть на первую страницу. Следы зеленого лака пятнышками испещряли ее ногти.

Начертанное идеальным как у монаха-переписчика почерком, верхнюю строку занимало разорванное предложение:

ранить осенний город.

Крикнул миру, чтоб имя ему дал.

От этих слов его тело покрылось гусиной кожей...

Внутри-тьма ответила ветром.

Все, что вы знаете, я знаю: пошатывающиеся астронавты и банковские клерки, бросающие взгляд на часы перед ланчем; актрисы, хмурящиеся в светлые кольца зеркал, и операторы грузовых лифтов, растирающие зачерпнутую большим пальцем смазку по стальной рукоятке; студенческие

Она опустила блокнот и уставилась на него, прищурив зеленые глаза. Пряди волос, покачиваясь, тревожили осколки теней у нее на щеке.

— Что это с тобой?

Он напрягся, силясь выдавить на лицо улыбку.

— Да просто он... ну, какой-то... жутковатый, что ли.

— Что в нем такого жуткого? — Она закрыла обложку. — У тебя очень странный вид.

— Я не... Просто... — Улыбка стала казаться неправильной. Ощущение, грозящее вытеснить ее лежало третьей вершиной треугольника, чьими другими вершинами были узнавание и непонимание. — Просто он такой... — Нет, начать заново. — Он был такой... Короче говоря, я много чего знаю об астронавтах. Бывало, я разыскивал расписание спутников и выходил по ночам, наблюдал за ними. Еще у меня был друг, который работал банковским клерком.

— Я знавала одного человека, который работал в банке, — сказала Милли. Затем другой девушке: — А ты разве нет?

Он сказал:

— Еще у меня была работа в театре. Это было на втором этаже, и мы постоянно таскали вещи через грузовой лифт... — Эти воспоминания было так легко восстановить... — Я уже вспоминал о нем — о лифтере — сегодня чуть раньше.

Они все еще выглядели озадаченными.

— Просто звучало очень знакомо.

— Ну, ясно... — Девушка провела пальцем по блестящей гармонике. — Я по-моему была в грузовом лифте, как минимум раз. Да черт, я как-то участвовала в школьной пьесе, и там вокруг зеркала в гримёрке были лампы. Но у меня же от этого не возникает ощущения жути.

— Но тот кусок про студенческие бунты. И винные погреба... Я ведь только вернулся из Мексики.

— Нет там ничего про студенческие бунты.

— Нет, есть. Я однажды участвовал в студенческом бунте. Я покажу. — Он потянулся к блокноту (девушка резко отпрянула от его орхидеи), положил раскрытую ладонь свободной руки на страницу (девушка снова приблизилась, задев плечом его руку. Ему была видна ее грудь, едва прикрытая незастегнутой рубашкой. Ага!) и прочитал вслух:

— «...большим пальцем смазку по стальной рукоятке; студенческие хеппенинги с фольксвагенами, забитыми спагетти, рассвет в Сиэтле, автоматизированные вечера в Лос-Анджелесе» — Он поднял глаза в смущении.