Владимир Контровский - Тропой неведомых Миров

Вот и всё. Не было ни криков, ни слёз — все поминальные обряды свершились раньше. Лодка недолго будет плыть по реке — текучая вода размоет сырую глину, корзина наполнится водой, и камни балласта потянут её на дно. Маленькие, но прожорливые рыбки хам–хам обглодают тела до чистых костей, и могилой Джэ и Хи–Куру станет вся Великая Река…

Вождь с Хан–Шэ и Хоэ стояли у самой воды, провожая взглядами уплывающую погребальную корзину.

— Я бы убил их! — Старший Охотник мотнул головой в сторону звериноголовой ладьи.

— Нет. Пусть уходят, — возразил Хан–Шэ. — Они отдали вам щедрый выкуп за убитых.

— Это только из‑за твоей силы!

— Пусть так. Но если убить этих, придут другие, и будут приходить снова и снова. А так — они передадут мои слова своим, и вас оставят в покое. — Хан–Шэ не стал говорить о том, что у него свои планы насчёт этой ладьи. Зачем обижать стоявшую молча Хоэ? Она и так, похоже, о чём‑то догадывается. Во всяком случае, почти каждый раз, когда Хан–Шэ говорил с Хануфером (во время недолгого ремонта корабля пришельцы ночевали в селении на странном положении полугостей–полупленников), он ловил на себе её настороженный взгляд.

А Хануфер открыто звал Хан–Шэ с собой, подчёркивая бессмысленность для такого человека жизни в лесных дебрях и расписывал, не жалея ярких красок, все прелести Хамахеры — столицы Властителя. Чародей внутренне улыбнулся: Хануфер мечтает обрести значимость и вес на представлении при дворе невиданного колдуна из лесных дебрей, а тому всего лишь надо выбраться из этих самых дебрей; и в данный момент наиболее подходящим средством для этого был корабль Хануфера — не идти же через Лес пешком. И в этот момент Хан–Шэ спиной почувствовал опасность.

Чародей ещё поворачивался, когда Хоэ пронзительно закричала. Краем глаза Хан–Шэ увидел метнувшуюся к нему тень, и тут его глаза встретились с белыми от страха и бешенства глазами одного из пришельцев. В правой руке воин сжимал меч и уже заносил его для удара. Но как только горящий взгляд чародея упёрся в глаза убийцы, нападавший обмяк, как будто из него разом выпустили весь воздух. Меч выпал из безвольно разжавшейся руки и шлёпнулся наземь. И тут появился Хануфер. Хищнолицый молниеносно оказался рядом со своим воином, который мешком оседал на песок, и быстрым движением всадил ему в горло короткий нож. Воин без звука повалился ничком.

— Зачем? Я в состоянии защитить себя и всех моих, — Хан–Шэ повёл рукой в сторону посёлка и людей на берегу, — от тысячи таких, как этот. Причём безо всяких этих железных палок, — чародей брезгливо пнул носком ноги упавший меч. — Или ты хотел проверить, а?

— Прости, великий маг! — пробормотал Хануфер. — Этот… несчастный свихнулся. Здесь бывает вредное дыхание болот… Я не имел и тени сомнений в твоих силах, но он напал сзади! Я всего лишь хотел придти на помощь…

— Что ж, пусть будет так. Мы ещё поговорим обо всём, Хануфер. Твои люди готовы к отплытию?

— Да, великий, почти…

— Иди к ним. Но не смейте отчаливать, пока я не разрешу! Ты знаешь, что я могу.

— Повинуюсь, великий.

Хан–Шэ поднял валявшийся меч, отёр с него песок и протянул рукоятью вперёд тестю.

— Возьми от меня — на память. На долгую память…

Потом он повернулся к Хоэ. Женщина молчала, но глаза её были полны такой болью, что чародею стало даже как‑то не по себе. Где и когда он уже видел эти глаза, или нет, другие, но смотревшие с таким же выражением? Он должен вспомнить, он слишком многое должен вспомнить! А Хоэ повернулась и всё так же молча побрела вдоль берега. Слова были излишни, а гордость лесной красавицы взяла верх. Да, похоже, сегодня племя простилось не с двоими, а с троими…

Плеснувшая за бортом вода прервала плавное течение мысли. Крутая тёмная спина какой‑то водяной твари выгнулась колесом у самого борта, медленно перекатилась и пропала. И тут же Хан–Шэ ощутил рядом присутствие Хануфера.

— Ты всё ещё пытаешься проверять меня, чтобы убедиться в том, насколько ценную диковину везешь в Хамахеру, ко двору Властителя?

— Нет, нет, о великий, нет, конечно же нет! Просто я не хотел тревожить бег твоих размышлений…

— Тогда что?

— Я хотел говорить с тобой.

— О чём на этот раз? Многое было уже сказано в селении Детей Леса.

— Через три солнечных заката — если будет на то милость вечного неба! — мы прибудем в Хамахеру. Я хотел знать…

«Да прекрасно мне известно всё, что ты хотел знать$1 — мысль была отчётливой и холодной. С каждым уходившим днём чародей всё яснее ощущал, как возвращаются его возможности и умения, глубинная, давным–давно ставшая привычной способность управлять окружающим. А для обитателей этого Мира слова «управлять» и «повелевать» явно являются синонимами. Значит, он будет повелевать — для начала здесь, а потом… В принципе, Хануфер перестанет быть ему нужным в тот самый момент, когда нос ладьи ткнётся в причал порта в Хамахере.

Заклятье Насторожённости чародей теперь носил постоянно — что поделаешь, этот Юный Мир таков, что без определённых мер предосторожности здесь просто не обойтись. Заклятье сделалось привычным, словно одежда. При не слишком значительном радиусе действия затраты Силы были невелики и вполне восстановимы непрерывно, зато за полсотни шагов Хан–Шэ чувствовал присутствие любого существа и общий настрой его мыслей. Некоторая фокусировка — и мысли существа (если оно, конечно, являлось разумным) становились легко читаемыми, словно написанные на листе папируса. Угроза же ощущалась мгновенно, даже когда чародей спал. Конечно, если противник тоже будет использовать магию — хотя бы маскирующую, — то… Однако пока ничего подобного не встретилось (что не исключало столкновения с магией в будущем, может быть даже в ближайшем будущем). Второй слой заклятия приводил в действие защиту от механического воздействия — именно эта защита испепелила стрелу тяжёлого арбалета, направленную в голову волшебника в тот день, когда погибли Джэ и Хи–Куру. Так что Хануфер давно был прочитан чародеем. И всё‑таки…

«…почему бы ни поговорить с хищнолицым? Время есть, а мысли разумного существа невозможно прочесть, если они не возникают — например, в ходе разговора».

А разговор получился неожиданно интересным.

То, что Хануфер жаждет власти, для Хан–Шэ не составляло секрета уже давно. Понял он и то, как именно собирается скромный сборщик дани с диких и полудиких племён добиться осуществления своих заветных желаний — через него, Хан–Шэ. Расчёт был верным — появление столь могущественного чародея не может пройти незамеченным. А раз так, то отражённый свет славы падёт и на Хануфера. Однако, судя по хищной ауре, Хануфера вряд ли окончательно удовлетворит вторая роль. Насколько Хан–Шэ успел разобраться в его мыслях, Хануфер желал воссесть на трон Наместника Бога — по меньшей мере. И вот тут‑то царедворец весьма уповал на боевые способности чародея — самому ему была явно не по зубам прямая борьба с Властителем. Но была ещё и третья сила, о которой Хан–Шэ узнал только сейчас.