Чайна Мьевилль - Вокзал потерянных снов

— Есть один парень, у которого я иногда кое-что покупаю… — уклончиво начал он. — В общем, снимки ваших скульптур лежали у меня… м-м-м… на полке, когда он зашел, и они ему очень понравились, и он даже захотел взять парочку с собой, ну и… в общем… я согласился. А через какое-то время он сказал, что показывал их тому парню, что снабжает его самого тем, что я у него иногда покупаю, и ему они тоже понравились, и он их забрал и показал уже своему боссу. А потом они пошли к самому главному, который здорово разбирается в искусстве — в прошлом году он купил что-то у Александрины, — и тому они тоже понравились, и он хочет теперь, чтобы ты сделала скульптуру для него.

Лин перевела с путаного языка на нормальный. «Босс твоего наркодилера хочет, чтобы я на него работала?» — нацарапала она.

— Черт возьми, Лин, да нет же… то есть да, но… — Газид остановился. — В общем, да, — неловко закончил он.

Последовало молчание.

— Если тебе это интересно, он непременно встретится с тобой.

Лин задумалась.

Несомненно, перспектива заманчива. Судя по карточке, это не какой-нибудь мелкий жулик, а большой игрок. Лин была неглупа. Она знала, что это опасно. Но опасность возбуждала, и она ничего не могла с этим поделать. Это станет таким приключением в ее жизни художника. Она сможет намекать на это в разговорах с друзьями. У нее появится покровитель в криминальных кругах. Лин была достаточно умна, чтобы сознавать, насколько ребяческим было ее возбуждение, однако ей не хватало зрелости, чтобы об этом беспокоиться.

А пока она решала, стоит ли беспокоиться, Газид упоминал различные суммы, которые называл таинственный покупатель. Сяжки Лин шевелились от изумления.

«Я должна поговорить с Александриной!», — написала она и вернулась в бар.

Алекс ничего об этом не знала. Она продала несколько картин какому-то криминальному боссу, выручила за них, сколько смогла, однако встречалась она лишь с его подручным, не самого высокого полета, который предложил баснословные деньги за только что написанные картины. Алекс согласилась, отдала ему картины и больше ничего о нем не слышала. Вот именно. Она так и не узнала имени своего покупателя.

Лин решила, что ей удастся продвинуться дальше. Она передала свой ответ через Газида, который тайными тропами, ведущими черт знает куда, доставил его адресату: в письме было сказано, что предложение действительно ее заинтересовало, но что она непременно желает знать, какое имя ей следует записать в своем ежедневнике.

Преисподняя Нью-Кробюзона переварила ее послание, заставив прождать неделю, а затем изрыгнула ответ в форме еще одной печатной записки, подброшенной под дверь, пока Лин спала. В записке были адрес в Костяном городе, дата и имя, состоящее из одного-единственного слова: Попурри.

В коридор проникали безумный грохот и стук. Какт, проводник, толкнул одну из многочисленных темных дверей и пропустил Лин вперед.

Когда глаза приспособились к яркому свету, она увидела перед собой машинописное бюро. Это была просторная комната с высокими потолками, выкрашенная, как и все в этом троглодитском месте, в черный цвет и ярко освещенная газовыми лампами, в которой стояло, наверное, около сорока столов; на каждом из них была массивная печатная машинка, и за каждым сидел секретарь, перепечатывавший кипы бумаг. По преимуществу это были люди, причем женского пола; еще Лин увидела нескольких кактусов, пару хепри и одного водяного, который стучал по клавишам, специально приспособленным для его громадных ручищ.

У стен стояли переделанные, в основном опять-таки люди; но были и другие, даже так редко попадавшие в переделку ксении. Некоторые были переделаны на органическом уровне, имели когти, рога и куски пересаженных мускулов, но большинство были механическими, и от их пышущих жаром котлов в комнате царила духота.

В дальней стене находилась закрытая дверь кабинета.

— Госпожа Лин, наконец-то, — прогремел голос из говорящей трубы над дверью, как только Лин переступила порог. Ни один из секретарей не поднял головы. — Пожалуйста, пройдите через комнату в мой кабинет.

Лин начала пробираться между столами. В плохо освещенной комнате с черными стенами ей было непросто разглядеть, чем занимались секретари. Все они работали со знанием дела: читали написанное от руки и перепечатывали, не глядя на клавиатуру.

«Вследствие нашей беседы 13-го числа сего месяца, — ухитрилась прочитать Лин на листе, заправленном в ближайшую машинку, — просим Вас передать Вашу франчайзинговую операцию под нашу юрисдикцию, сроки будут согласованы».

Лин прошла дальше.

«Ты умрешь завтра, козел, дерьмо собачье. Ты будешь завидовать переделанным, трусливый подонок, будешь орать, пока не раздерешь себе глотку до крови», — говорилось в следующем послании.

«Ой… — подумала Лин. — Ой… помогите». Дверь кабинета открылась.

— Входите, госпожа Лин, входите! — скомандовал громкоговоритель.

Лин вошла, не раздумывая.

Картотечные шкафы и книжные полки занимали большую часть комнатки. На одной из стен висела небольшая картина маслом, изображавшая Железную бухту. Позади широкого стола из темного дерева стояла складная ширма, расписанная рыбками, — увеличенная версия тех ширм, за которыми переодевались модели живописцев. Центральная рыбка была сделана из зеркального стекла, в котором Лин видела свое отражение.

Лин потопталась в нерешительности.

— Садитесь, садитесь, — сказал спокойный голос из-за ширмы.

Лин придвинула кресло к столу.

— Я вижу вас, госпожа Лин. Зеркальный карп на ширме — это окошко, через которое я могу смотреть. Думаю, с моей стороны учтиво предупреждать об этом.

Похоже, говорящий ждал ответа, поэтому Лин кивнула.

— Знаете, госпожа Лин, вы опоздали.

«Черт побери! Надо же было из всех деловых встреч опоздать именно на эту!» — лихорадочно думала Лин. Она начала поспешно писать в блокноте извинения, но голос прервал ее:

— Я понимаю язык жестов, госпожа Лин.

Лин отложила блокнот и пространно извинилась с помощью рук.

— Ничего-ничего, — лицемерно сказал хозяин дома. — Бывает. Костяной город безжалостен к гостям. В следующий раз вы будете знать, что надо выходить из дома заранее, правда?

Лин подтвердила, что именно так она и сделает в следующий раз.

— Мне необычайно нравятся ваши работы, госпожа Лин, у меня есть все гелиотипы, которые удалось получить через Счастливчика Газида. Это жалкий, нищий кретин. Наркомания в большинстве своих форм представляет печальное зрелище. Однако у него, как ни странно, есть какой-то нюх на искусство. Та женщина, Александрина Невгетс, тоже была одной из его клиенток, верно? В отличие от ваших работ, ее искусство более приземлено, но не лишено прелести. Я всегда готов баловать Счастливчика Газида. Мне будет жаль, когда он умрет. Без сомнения, он кончит плохо, пырнут его где-нибудь ножом за горсть жалких монет; или он подохнет в поту и гадких испражнениях от венерической болезни, которую подцепит от несовершеннолетней шлюшки; а может, ему переломают кости из-за какой-нибудь кражонки — в конце концов, милиции хорошо платят, а когда речь идет о деньгах, вряд ли наркоманы могут представлять источник дохода.