Татьяна Тарасова - Седьмая невеста

Люди, имевшие счастье лицезреть Озаренного собственными глазами, описывали его по-разному. Одни считали, что он высок и аскетично тощ, а под длинной хламидой на боку его ясно вырисовываются очертания огромной секиры; другие говорили, что он низок и толст, голову имеет круглую и лысую, голосом обладает писклявым, и при этом довольно угрюм - эти, без сомнения, приняли за Озаренного евнуха Бандурина, тут же были осмеяны и отправлены прочь; третьи толковали об исполине с длинной седой бородой и седыми же усами, но волосом на голове черным, с глазами синими и удивительно юными, с плечами широкими и руками крепкими, и вообще, как считали эти самые третьи, Озаренный очень напоминал с виду Дигона-аккерийца, наемника армии Хафиза Агранского, широко известного в городе буйным, но справедливым нравом своим, необузданной дикой силою да любовью к вину и к женщинам.

Надо сказать, что последние, безусловно, были совершенно правы, ибо в роли Озаренного выступал ни кто иной как аккериец собственной персоной. Маскарад был противен ему, но другой возможности попасть во дворец, а главное - по распоряжению самого императора спрашивать, смотреть и даже пытать с полным на то правом, у него не было. Пришлось привыкать к приклеенным усам и бороде, мириться с тем, что кожа под ними сильно чесалась, и учиться говорить степенно, когда так и хотелось зарычать и поклясться Тором. Впрочем, раз увидев в зеркале свое новое отражение, Дигон неожиданно для себя самого остался вполне доволен. Озорная молодость все ещё играла в его жилах - да и то сказать, ему недавно исполнился двадцать один год, каковую цифру лишь он один в Шудуре считал возрастом зрелого, уже склонного к мудрым морщинам мужа; приключение сие ничем не походило на прежние - ни сила его, ни ловкость, ни прочие умения, свойственные воину, в данном случае, кажется, не требовались. А в общем, они и так не требовались. Ни войны, ни междоусобицы ныне не тревожили мира могущественного государства, так что жизнь наемника была порядком скучна, и в глубине души, несмотря на печальный повод, аккериец был рад возможности поразмяться, показать, на что способен бывший пелаварский вор. Опыт, приобретенный им в этом городе, в воровском квартале Пустынька, уже не раз выручал его, так пусть же выручит и теперь.

Спустя всего половину дня он понял, что усы и борода ещё не самое тяжелое испытание для его выдержки. От благоговейных взглядов придворных ему становилось поистине тошно, а раболепные заискивания потенциальных подозреваемых заставляли его сжимать под хламидой кулаки и скрипеть зубами, что пугало окружающих до полусмерти. Таинственный Озаренный, ступивший на территорию дворца, мгновенно стал самой известной фигурой: о нем говорили, о нем спорили, обсуждали его одежду, походку, взгляд и нрав, стремились, и в то же время опасались попасться ему на глаза. Каждый искренно верил в то, что пришелец сумеет разгадать загадку, но втайне каждый боялся, что преступником окажется именно он.

Такова уж природа - думал привыкший последние дни философствовать Кумбар, - скажи авторитетный человек черному как ночь кушиту, что он бел и светловолос, и он поверит; скажи юному солдату все войско, что он заслуженный ветеран, потерявший правую руку на поле боя, и он поверит заплачет от разрывающих душу сомнений, но поверит. Так и тут: укажи Озаренный пальцем хоть на парализованного дедушку двоюродной тетки Хафиза, что уж третье десятилетие лежит без движения в маленькой комнатке на верхнем этаже дворца, и тот поверит, что ночью спустился вниз и задушил красавицу, в жизни не виданную им ни разу, и все поверят, удивятся, конечно, но поверят... Тьфу... Как же все это мерзко. Старый солдат в унынии посмотрел на Дигона, который изо всех сил пытался почесать под бородой, и налил ему ещё вина.

- Уверен ли ты в силах своих, о друг мой? - вопросил Кумбар с печалью в голосе.

- Тор! - рыкнул Дигон, поперхнувшись первым же глотком. - Речь твоя, сайгад, напоминает мне кучу дерьма - такая же вязкая и вонючая. Ты можешь говорить просто?

- Я-то могу, - обиделся Кумбар. - Но такому седобородому старцу как ты, вовсе не следует говорить просто. Всяк, кому придет в голову проверить, в казарме ли Дигон-аккериец...

- Он в деревне под Шангарой... Ты же сам послал его туда... А я Озаренный!

Дигон приосанился, поглаживая длинную бороду жесткого волоса, взглянул на свое отражение в зеркальную гладь винного озерка, окруженного серебряными берегами чаши.

- Похож?

- Я что ли видел настоящего Озаренного? - буркнул сайгад. - Старик как старик... Вот только пить тебе сейчас надо побольше... Глаза сверкают как у молодого. А выпьешь, так они и замутятся. И хорошо, если ещё и заслезятся...

- Я не так стар, чтоб у меня слезились глаза, - недовольно заметил Дигон. - Ты лучше делом займись, а не меня разглядывай...

- Я готов, - со вздохом ответствовал Кумбар, с трудом отводя взгляд от вислых усов приятеля. - Кого прикажешь доставить к тебе для допроса?

- Того, кто нашел её.

- Ф-ф-ф... Этого жирного ублюдка... - сайгада передернуло. - Что он может знать?

- Прах и пепел! - сурово прорычал аккериец. - Кто Озаренный? Я или ты?

- Ты, - грустно согласился сайгад.

- То-то же! Тащи сюда жирного ублюдка!

*

После ухода Кумбара Дигон вновь погрузился в мрачные думы свои. Он вспоминал нежные тонкие пальчики Алмы, её чуть насмешливый, но ласковый взгляд чистых глаз, голос, словно созданный для того, чтобы шептать слова любви... Теперь душа её бродила по Ущельям с сотнями тысяч таких же невинно убиенных, и жаждала отмщения... Хотя Дигон сомневался в том, что она действительно жаждала отмщения. Алма была добра сердцем и мягка нравом. С раннего утра и до позднего вечера к дому её устремлялись нищие и убогие со всех концов Шудура, среди которых - Дигон видел сам - было полно притворщиков, к тому же, не слишком удачно играющих свою роль. Алма не отличала их и отличать не желала; для неё все были одинаково несчастны, и каждого дарила она улыбкою, добрым словом, монетой, свежей лепешкой с сыром... Так что Алма - решил аккериец - уже простила того, кто отправил чистую душу её в холодный мрак Ущелий. Зато он - не простил, и если уж кто и жаждет мщения, так это он, Дигон.

На миг вспомнил он, как ухнуло сердце в груди при виде хрупкого, неживого тела её, и вновь ощутил такой же удар, сменившийся затем ноющей, подсасывающей болью где-то над лопаткой. Непроизвольно расслабленные мышцы его вдруг напряглись, сильные пальцы сжались, словно коснулись уже шеи убийцы... В глазах аккерийца потемнело. Еще чуть, и из глотки его вырвался бы тот дикий звериный рык, что достался ему в наследство от самой природы, ибо был он её сын - первобытный, первозданный, рожденный землею и водой, так часто льющейся с неба Аккерии, оставшийся в живых после того, как посмотрел на него, тогда младенца, взглядом-молнией суровый северный бог Тор...