Олег Серёгин - Начальник Дикого Порта

…от этих объятий трещали ребра. Биопластик работал как в драке, заодно оберегая хозяйскую плоть от прямого соприкосновения, но кое от чего не мог уберечь даже он - вернее, Рихард не успевал приказывать. От запаха в глазах вставал красный сумрак, - и глупо, до слез было жалко, что рядом с тобой не человек. Угораздило связаться… не поцелуешь, и сосков нет, и осенило, где у них могут быть эрогенные зоны, но сумей постоянно об этом помнить, в горячке. Сильное, вздрагивающее, напряженное тело, кожа раскаляется, не тот цвет, не та структура, не та восприимчивость, у них осязание куда слабее, чем у людей, зато все остальные чувства острее раз в пять… А ведь не покидало идиотское желание - чтобы твари было хорошо. Твари, не тебе.

И когда все-таки, в финале, Л’тхарна выгнулся под ним, молча, закатив глаза, когти вылетели из пальцев, вспороли кожу, - боль полыхнула и мгновенно ушла…

Аромат неочищенного кемайла ударил в ноздри.

“Вот бля…”, - Рихард упал на горячую благоуханную грудь, огладил обнимающие его сильные бедра. - “Это правда… действительно…”

Мысли ворочались тяжело и неохотно.

Он видывал раньше кемайл-сырец. И даже нюхал. Кемайл зеленоватый, травянистого, приятного для глаз оттенка. Все знают, что это цветочный нектар с планеты Фронтир. Кое-кто спьяну прикалывался, что не с Фронтира совсем, а с Ррит Кадары, и не цветочный, а прямо-таки самих ррит. Но бред ведь, даже не смешной.

Рихард приподнялся и глянул вниз. Л’тхарна, не открывая глаз, низко, блаженно заурчал.

Кемайл. Зеленоватый...

Логические мысли насчет ценности сырья не желали выстраиваться в цепочку. Кемайловый запах застил мозги, поднимал тонус и восхищал половую функцию.

Рихард заставил Л’тхарну перевернуться и начал снова.

Только в конце заезда он понял, что вообще-то травмирован. Даже увидел это Л’тхарна, а не он. Пластик закупорил раны, превратив себя в кожу, но лечить их не умел.

И квазиживой доспех стек со спины, когда ррит, тихо мурлыча, принялся убирать царапины так, как они делали это друг другу. А Рихард смеялся и говорил: “хорошо, что не загрыз!” И в ответ зверюга протестующе взрыкивала.

И Люнеманн забыл, что собирался отправить его восвояси, после того как развлечется. Потому что выгнать из постели это сладко пахнущее, мурлычущее, теплое смог бы только… да никто бы не смог.

Так и спал, утопая в его волосах. Гладил. Обнимал.

Майк не удивился, разглядев на капитанской спине затянувшиеся рубцы. И мгновенно определил их происхождение.

Звукоизоляция барахлит, что ли?

- Вы, верзилы, действуете мне на нервы! - заявлял Хкасо, жонглируя ромштексом. Как в процессе эквилибристики тоненькую кожу нкхва не украшали ожоги от капель кипящего масла, понять было невозможно.

- Это почему же? - недоумевал Джига.

- Во-первых, рост, - перечислял добродушный техник, - тебе понравится, когда над тобой маячит дылда в два тебя? Во-вторых, то, что вы жрете. Я вам прививаю хороший вкус, между прочим, цените. Как вы у меня в тот четверг острый паштет из тараканов умяли, а?

- Твою мать!

- Да шучу я, шучу! - захлебывался хохотом нкхва. - Это были мухи! В-третьих, с вами иной раз случается полоумие, и что делать бедной маленькой жабке?

- То есть?

- А особенно два особенно верзилистых верзилы, - каламбурил Хкасо. - Пилоты моей “Элизы”. Ты не находишь, что у них есть нечто общее? Как посмотрят - чувство, что сожрать готовы. Что один, что другой. И жрут все мясо, мясо!

- Не бойся, - отвечал Джига, - тебя на мясо не отдадим… Ну, разве что лапки.

“Элиза” подходила к Дикому Порту. На радостях неприкосновенный запас переименовали в праздничный и собирались устроить пир. Рейс, едва ли не самый дорогой за всю историю пиратства, заканчивался благополучно. Уже не боялись накликать дряни, продажа добытого - другая песня.

Старший Люнеманн был практически счастлив, хотя ходил строгий и неразговорчивый. Финансовый вопрос разрешился. После силового захвата корабль даже не требовал крупного ремонта. Старый родной экипаж оставался на судне. Биопластиковый костюм облекал великолепного Арийца. Младший Люнеманн отпускал сальные шуточки, но всегда - в отсутствие второго пилота, будучи предупрежден, что тому дано право на дачу ему, Одноглазому, в морду.

Шесть дней. Шесть ночей, что существеннее. По условному земному времени. Где-то в неизмеримой дали, куда и свет отсюда дойдет через хренову уймищу лет, сонно царствует великая Древняя Земля. Там сердце Ареала, там центр мира. Там думают, что биосфера Ррит Кадары уничтожена массированной бомбардировкой, а на карамельной планете Фронтир милые девушки в белых халатиках собирают цветочный нектар - кемайл. Если, конечно, вообще что-то по этому поводу думают.

Рихард лежал с открытыми глазами. Браслетный комп, брошенный на столе, светил огоньком: раздражал. Но встать и выключить было лень.

Запах, которым хочется дышать бесконечно. Сумела же подшутить мать-природа, приложив чародейственный аромат к существам, мягко говоря, не подходящим. Непокладистым.

На Земле полагают, что ррит уничтожены. Все до единого. Что на Кадаре больше нет жизни. И даже сам Л’тхарна думает, что его родная планета мертва. Но откуда-то же берется кемайл. И не с Дикого Порта. Существуй такой промысел, его трудновато было бы утаить.

Спросить бы. Вот только у кого?

И зачем?

С каких это пор, Ариец, тебя стали волновать проблемы зверюг?

С тех пор, как Ариец стал отшвыривать неплохие способы заработать, потому что ему, Арийцу, видите ли, претит идея употребления разумных существ в качестве сырья.

Ну не идиот ли?

Да нет, не совсем. Плевать Арийцу на разумных существ. Но идея промышленного употребления одного конкретного существа, с татуировкой на левой икре, будит иррациональное желание сменить на корабле пушки. Чтоб помощнее.

Могут у человека быть слабости? Увлечения?

Поправка, небольшая, но весьма важная: у очень богатого человека?

И Ариец подумал, что все-таки выяснит насчет материнской планеты ррит. Хотя бы из любопытства. И еще - поставив себя на место Л’тхарны и облившись холодным потом, потому что эстетская фантазия Люнеманна выдала картину почти осязаемую, он решил, что сам очень, очень хотел бы знать, что Земля еще существует. Что на ней можно жить - и на ней живут люди. Пусть одичавшие, пусть хоть в пещерах, пусть используемые, словно животные, но кто-то еще говорит на его родном языке, кто-то помнит, что было раньше, как было раньше…

Рихард лежал с открытыми глазами, гладил по волосам спящего Л’тхарну и думал, что на месте прибытия их ждет старый приятель, отсидевший воспитательный месяц за дурацкую кражу, славный добряк Джонни.