Джек Лондон - До Адама

Пришелец внезапно бросился в другую сторону. Захваченный врасплох Вислоухий, торопливо попытался последовать его примеру, но не успел скрыться под защиту ствола после того как Человек Огня спустил тетиву.

Я видел как стрела взвилась вверх, пролетела мимо Вислоухого, ударилась о ветку и упала вниз. От восхищения увиденным я стал подпрыгивать на своем насесте. Это была игра! Человек Огня кидал чем-то в Вислоухого также, как мы иногда бросали чем-нибудь друг в друга.

Игра продолжилась еще некоторое время, но Вислоухий не подставил себя во второй раз. Тогда Человек Огня остановился. А я свесился со своей ветки и заверещал. Я хотел играть. Я хотел сделать так, чтобы он попробовал поразить меня своей вещью. Он видел меня, но проигнорировал, обратив свое внимание на Сломанного Зуба, который все еще слегка раскачивался на не успевшей остановиться ветке.

Первая стрела взмыла вверх. Она достигла своей цели. Сломанный Зуб взвыл от испуга и боли. Это придало происходящему совершенно другую окраску. Мне было больше не до игры, дрожа я притаился у ветки. Вторая и третья стрелы миновали Сломанного Зуба, прошелестели по листьям в кроне дерева и, описав дугу, вернулись на землю.

Человек Огня снова натянул свой лук. Он переменил позицию, отступив на несколько шагов, затем снова переместился. Звякнула тетива, стрела устремилась вверх, и Сломанный Зуб, издав ужасный крик, упал с ветки.

Я видел, как он летел вниз, переворачиваясь в воздухе всем телом, древко стрелы торчало у него из груди, то появляясь, то исчезая с каждым оборотом.

Он падал семьдесят футов. С криком. Был хорошо слышен глухой удар о землю и хруст, его тело слегка подпрыгнуло от сильного удара и снова упало. Но он был еще жив и корчился, хватаясь руками и ногами за землю. Я помню, как Человек Огня, бросился вперед с камнем в руках и ударил его по голове …, и потом я не помню больше ничего.

Всегда, в детстве, на этом месте своего видения я просыпался, крича от испуга — и часто видел у моей кровати мать или сиделку, озабоченных и испуганных, успокаивающе гладивших меня по голове и говорящих мне, что они здесь и мне нечего бояться.

Мое следующее видение в том же ряду, начинается всегда с того, что мы с Вислоухим несемся по деревьям. Человек Огня, Сломанный Зуб и место трагедии исчезли. Вислоухий и я, в панике, убегаем по деревьям. В моей правой ноге — горящая боль, из нее торчит стрела Человека Огня. Мало того, что она причиняет мне сильную боль, но еще и мешает бежать, заставляя отставать от Вислоухого.

В конце концов я остановился, прячась за веткой дерева. Вислоухий продолжал бежать. Я позвал его — очень жалобно, я помню, и он остановился и оглянулся назад. После этого он вернулся ко мне, залез на ветку и стал обследовать стрелу. Он попробовал вытащить ее, но с одной стороны ее не давал вытащить зазубренный наконечник, а с другой оперение. К тому же, это причиняло мне сильную боль, и я остановил его.

Мы затаились на некоторое время. Вислоухому, возбужденному и испуганному, очень хотелось бежать дальше, в страхе он постоянно бросал взгляды в разные стороны, а я тихо хныкал и всхлипывал. Вислоухий был явно испуган, и все же то, что он остался со мной, несмотря на его страх, я считаю предвестником альтруизма и товарищества, которые помогли человеку стать самым могущественным из животных.

Вислоухий еще раз попробовал вытянуть стрелу из мякоти ноги, и я сердито остановил его. Тогда он наклонился и начал грызть древко стрелы зубами. Делая это, он крепко держал стрелу обеими руками, так чтобы она не двигалась в ране, а я в это время держался за него. Я часто размышляю над этой сценой — два недоразвитых детеныша, на заре человечества, и один из них преодолевает свой страх, отбрасывает прочь эгоистичное желание сбежать, для того чтобы остаться рядом и прийти на помощь другому. И я вижу все, что последовало за этим — Дамон и Пифий, спасательные команды и медсестры Красного Креста, мученики и вожди несбывшихся надежд, святого отца Дамиана, и даже самого Христа, и всех людей Земли во всем их величии, берущем начало от чресел Вислоухого и Большого Зуба и других неразвитых и грубых обитателей Юного Мира.

Когда Вислоухий отгрыз наконечник стрелы, ее древко пошло наружу довольно легко. Я встал и хотел идти дальше, но теперь уже он остановил меня. Моя нога сильно кровоточила. Несомненно были задеты некоторые из мелких сосудов. Пробежав до конца ветки, Вислоухий собрал горсть зеленых листьев и приложил их к ране. Они оправдали его ожидания и кровотечение скоро прекратилось. Тогда мы пошли дальше вместе, назад к безопасности наших пещер.

ГЛАВА VIII

Я хорошо помню первую зиму после того, как ушел из дома. Я видел длинные сны о том, как сидел и дрожал от холода. Вислоухий и я сидим рядом, прижавшись друг к другу с посиневшими лицами и стучим зубами. Особенно плохо нам приходилось по утрам. В те холодные ранние часы мы ненадолго засыпали, свернувшись калачиком, и, оцепенев от холода, ожидали восхода солнца, чтобы согреться.

Когда мы выбирались наружу, у нас под ногами хрустела морозная корка. Однажды утром мы обнаружили лед на поверхности заводи, где был наш водопой, и это был для нас «большой привет». Старая Мозговая Кость был самым старым членом племени, но и он никогда прежде не видел ничего подобного. Я помню его мучительно жалобный взгляд, которым он смотрел на лед. (Этот жалобный взгляд всегда появлялся у нас, когда мы не понимали происходящего или когда у нас появлялось неопределенное и невыразимое желание). Красноглазый, тоже, после того как он исследовал лед, выглядел мрачным и унылым, и посмотрел за реку на северо-восток, как будто он как-то связывал Людей Огня с тем, что случилось. Хотя лед появился лишь однажды, это была самая холодная зима, которую мы испытали. У меня не сохранилось воспоминаний о таких же морозных зимах. Я часто думал о том, что та зима была предвестником будущих бесчисленных холодных зим, поскольку ледники с далекого севера ползли вниз по лицу земли. Правда, мы так никогда и не увидели ледников. Многие поколения, должно быть, сменили друг друга, прежде чем наши потомки ушли на юг или остались и приспособились к изменившимся условиям. Жизнь то била, то отпускала нас, но мы относились к этому беззаботно. Мы почти не строили планов и еще меньше их выполняли. Мы ели, когда были голодными, пили, когда нас мучила жажда, спасались от хищников, укрывались на ночь в пещерах от холода и непогоды, а в остальном это было нечто вроде игры, продолжавшейся всю жизнь.

Мы были очень любопытны, легко удивлялись, любили проказничать и шалить. В нас не было никакой серьезности, кроме тех случаев, когда мы были в опасности или гневе, но это быстро забывалось и заслонялось чем-нибудь другим.