Стивен Кинг - Коффи проходит милю

- Извини, что назвала тебя трусом, - сказала она. - Мне так плохо, хуже я ничего не говорила тебе за всю нашу жизнь.

- Даже в тот день, когда мы поехали с палаткой и ты назвала меня старым вонючим Сэмом? - спросил я, и мы рассмеялись, потом поцеловались раз или два, и снова между нами воцарился мир. Она была так красива, моя Дженис, она мне до сих пор снится. Старому и уставшему от жизни, мне снится, что она входит в мою комнату в этом одиноком, заброшенном месте, где коридоры пахнут мочой и тушеной капустой, мне снится, что она молода и прекрасна, с голубыми глазами и высокой красивой грудью, к которой я не мог не прикасаться, и она говорит: "Ну что, дорогой, меня не было в той автобусной катастрофе. Ты ошибся, вот и все". Даже сейчас мне это снится, и иногда, когда я просыпаюсь и понимаю, что видел сон, я плачу. Я, который почти никогда не плакал молодым.

- А Хэл знает? - проговорила она наконец.

- Что Джон невиновен? Мне неизвестно, откуда он может знать.

- Он в состоянии помочь? Он может повлиять на Крибуса?

- Нисколько, дорогая.

Она кивнула, словно этого и ожидала.

- Тогда не говори ему. Если он не способен помочь, то ради Бога, не говори ему.

- Не скажу.

Она подняла на меня свой строгий взгляд.

- Ты не говори, что болен, когда наступит та ночь. Никто из вас не должен. Вы не можете.

- Да, не можем. Если мы будем там, то по крайней мере сделаем все быстрее. Хоть это в нашей власти. Чтобы не получилось, как с Делакруа. - На секунду, слава Богу недолгую, я увидел, как черная шелковая маска горит на лице Делакруа, открывая спекшиеся сгустки студня, бывшие когда-то глазами.

- У вас нет выхода, да? - Она взяла мою руку, потерла ее о свою мягкую бархатистую щеку.

- Бедный Пол. Бедный парень.

Я ничего не сказал. Никогда раньше, ни потом мне так не хотелось бежать. Просто взять с собой Джен и бежать куда глаза глядят с одной сумкой на двоих.

- Мой бедный парень, - повторила она, а потом произнесла: Поговори с ним.

- С кем? С Джоном?

- Да. Поговори с ним. Узнай, чего он хочет.

Я обдумал ее слова и кивнул. Она была права. Как всегда.

7

Через два дня, восемнадцатого, Билл Додж, Хэнк Биттерман и кто-то еще, не помню, кажется, из временных, - повели Джона Коффи в блок "Д" в душ, а мы отрепетировали за это время его казнь. Мы не дали старому Тут-Туту играть роль Джона, понимая даже без слов, что это непристойно. Вместо Джона был я.

- Джон Коффи, - проговорил Брут не очень уверенным голосом, когда я сидел, пристегнутый к Олд Спарки, - вы приговорены к смерти на электрическом стуле, приговор вынесен судом равных по положению...

Равные по положению Джону Коффи? Это шутка. Насколько мне известно, таких, как он, на планете нет. Потом я вспомнил слова Джона, когда он смотрел на Олд Спарки с нижней ступеньки лестницы, ведущей в мой кабинет: "Они все еще здесь. Я слышу их крики".

- Выпустите меня отсюда, - хрипло выдавал я. - Расстегните застежки и выпустите.

Они так и сделали, но на секунду я застыл, словно Олд Спарки не хотел меня отпускать. Коща мы возвращались обратно в блок, Брут шепнул мне так тихо, что даже Дин и Харри, расставляющие последние стулья позади нас, не могли услышать:

- Я совершил в своей жизни несколько поступков, за которые мне стыдно, но сейчас впервые в жизни дейст-вительно ощущаю страх, что могу попасть в ад.

Я посмотрел на него, чтобы убедиться, не шутит ли он. По-моему, он не шутил.

- Что ты имеешь в виду?

- Я имею в виду то, что мы казним Дар Божий, - произнес он. Того, кто не причинил вреда ни нам, ни кому другому. Я хочу сказать, а что если я закончу тем, что предстану перед Богом, Отцом всемогущим, и Он спросит меня, почему я это сделал? Что я отвечу, что это была моя работа? Моя работа?

8

Когда Джон вернулся из душа и временные ушли, я открыл его камеру, вошел и сел на койку рядом. За столом был Брут. Он поднял глаза, увидел, что я там один, но ничего не сказал. Он просто продолжал заполнять бумажки, все время слюнявя кончик карандаша.

Джон смотрел на меня своими странными глазами: покрасневшими, далекими, влажными от слез и в то же время спокойными, словно скорбь не самое плохое состояние, если к нему привыкнуть. Он даже слегка улыбался. От него исходил запах мыла, я помню, - чистый и свежий, точно запах ребенка после вечернего купания.

- Привет, босс, - сказал он, а потом взял мои руки в свои ладони. Сделал он это совершенно непринужденно и естественно.

- Привет, Джон. - В горле у меня стоял ком, и я пытался его проглотить. - Думаю, ты знаешь, что время уже подходит. Через каких-то пару дней.

Он молчал, только сидел и держал мои руки в своих. Оглядываясь назад, думаю, что уже тогда что-то начало со мной происходить, но я был слишком сосредоточен - эмоционально и умственно - на своей работе, и не заметил этого.

- Ты бы хотел чего-нибудь особенного на ужин в тот вечер, Джон? Мы можем сделать для тебя почти все. Да-же принести пиво. Нальем его в подходящую чашку.

- Никогда не пробовал, - сказал он.

- А что-нибудь особое из еды?

Его лоб сморщился под гладкой коричневой кожей черепа. Потом морщины разгладились, и он улыбнулся:

- Хорошо бы мяса.

- Мясо будет, с подливкой и картофельным пюре. - Я почувствовал покалывание, как бывает, когда отле-жишь руку, только это покалывание распространилось по всему телу. Моему телу. - А что еще?

- Не знаю, босс. Что есть, наверное. Может, окра, но не обязательно.

- Хорошо, - сказал я и подумал, что еще на десерт будет приготовленный миссис Дженис Эджкум фруктовый пирог. - А как насчет священника? Кого-нибудь, с кем бы ты мог произнести коротенькую молитву послезавтра ночью? Это успокаивает людей, я видел много раз. Могу связаться с преподобным Шустером, он приходил к Дэлу...

- Я не хочу священника, - возразил Джон. - Ты хорошо относился ко мне, босс. Ты можешь прочесть молитву, если пожелаешь. Этого хватит. И я стану на колени с тобой.

- Со мной? Джон, я не могу...

Он сжал слегка мои руки, и ощущение покалывания стало сильнее.

- Ты можешь. Ведь правда, босс?

- Думаю, да, - услышал я свой собственный голос, отдававшийся словно эхом. - Наверное, смогу, если до этого дойдет.

Ощущение было очень сильным, как в тот день, когда он вылечил мои мочевые пути, но другим. И не потому, что на этот раз я здоров. Оно было другим потому, что сейчас Джон не знал, что делает это. И вдруг я испугался, я был почти потрясен необходи-мостью выйти отсюда. Внутри меня как будто зажигались огни. Не только в мозгу, по всему телу.

- Ты, мистер Ховелл и другие боссы хорошо относились ко мне, сказал Джон Коффи. - Я знаю, ты очень переживаешь, но теперь можешь не переживать. Потому что я сам ХОЧУ уйти, босс.