Джеймс Фелан - Выживший

10

Я вздрогнул, представив, каково было Рейчел эти двенадцать дней: сидеть вот так и не иметь ни малейшего понятия о том, что творится снаружи. Я молча поправил головешку, чтобы она не выпала на пол, и обрадовался, когда Рейчел нарушила тишину, заговорив совсем о другом.

— А где ты жил в Австралии?

Мне понравился ее вопрос. Целый день мы проработали молча, и я боялся, что из–за шока она замкнулась и теперь сможет говорить только о выживании и ни о чем другом.

— В Мельбурне. Это в южной…

— Мы летали туда с родителями, когда мне было столько, сколько тебе, — она немного помолчала. — Красивый город, но мы там провели всего пару дней, в основном жили в Сиднее и ездили по бушу[1].

— А ты откуда?

— Я родилась в Техасе, в Амарилло. А когда училась в школе, мы переехали на западное побережье.

Рейчел рассказывала мне о своем детстве, отвечала на мои глупые вопросы про ковбоев и нефть, говорила о своей семье и о музыке. Мы оба скучали по дому и по многим другим вещам. Оказалось, что я люблю британских рокеров, а она слушает американский панк–рок. Мы оба немного учились играть на фортепьяно, пели под душем и искренне не понимали, почему в жизни не бывает супергероев.

— Помнишь Пипца?

— Ага. И где наши Убивашка с Папаней[2]? — «возмутилась» Рейчел, макая в суп печенье. — И вообще, где наши Ангелы–хранители[3]?

— Это те, которые дежурили раньше у станций подземки в красных беретах и куртках?

— Они и сейчас кое–где стоят, — сказала Рейчел и тут же поправилась: — Вернее, стояли. Меня интересует, где армия, где полиция, где власти?

И я снова принялся рассказывать, как прожил эти двенадцать дней. Наконец, поделился с Рейчел тем, что произошло сегодня утром, что видел людей в военной форме на грузовиках, передал разговор со Старки.

— А ты спросил у него, куда они идут, эти солдаты?

— Он бы не сказал. Только… они были не совсем солдаты.

— Как это?

— Думаю, они действовали против приказа, вне закона. Просто объединились с определенной целью. Они уже не молодые, возраста моего отца. А еще, — вспомнил я, — в одном грузовике был большой зеленый ящик, размером с хороший холодильник, с какой–то непонятной аббревиатурой, я расшифровал только конец — «армия США».

— Ну да, тогда блокпосты выглядят вполне логично. Может, эти люди — первая разведывательная группа, отряд опережения, а за ними придет настоящая помощь, спасатели… Я думаю, как–то так.

— Может и так, только знаешь, что странно: Старки, с которым я разговаривал, сказал, что им удалось обойти блокпосты и так попасть в город.

— Обойти?

— Именно. Я еще тогда подумал: значит, предполагается, что их здесь быть не должно.

— А они не объяснили тебе, что случилось?

Я отрицательно покачал головой.

— Я пересказал все почти слово в слово.

Мне стало легче после разговора с Рейчел, показалось даже, что она понимает некоторые вещи лучше, чем я.

Я постарался есть медленнее и чуть не подавился от смеха.

— Ты чего?

— Отвык есть в компании. Я двенадцать дней заглатывал еду, как удав, и все.

— Не бери в голову.

— Понимаешь, я, как умел, старался не сойти с ума. Ни секунды не сидел без дела: изучал здание, приготовил на крыше сигнальный костер, высматривал на улицах и на горизонте признаки помощи.

— Работа помогает. Когда занят, не так тяжело.

— Ты ведь тоже постоянно трудилась. Я выжил только благодаря тому, что не сидел на месте, — ну, и без удачи не обошлось.

— Мы оба родились в рубашке, — сказала Рейчел налив нам по кружке колы. — Ты все время жил на верхних этажах Рокфеллеровского небоскреба?

Я кивнул.

Дзынь–дзынь — чокнулись мы кружками с колой.

В глазах Рейчел отражалось теплое пламя камина.

— И больше нет выживших?

— Я никого не видел. Но точно сказать нельзя. Может, люди отсиживаются по офисам и квартирам, выжидают, пережидают, надеются, что придет помощь или смерть — ведь рано или поздно что–то должно случиться.

— Ты знаешь, а я так и думала. Мне казалось, что ты должен был видеть других людей.

— Нет, я совсем один. У тебя есть родственники на Манхэттене? — тихо спросил я, глядя, как поднимается дымок от чашки с супом.

— Нет, почти вся моя родня живет на юге Калифорнии. Я здесь уже три с половиной месяца, снимаю квартиру в Вильямсбурге — это стразу за Ист–Ривер.

Я молча куснул печенье и отхлебнул супа.

— Мне нечем было их кормить.

— Ты о чем?

— О белых медведях. У меня мало корма — на всех не хватило бы, поэтому я выпустила медведей.

Неужели она считает, что я осуждаю ее, не одобряю ее решений и поступков?

— Они не пропадут. Сейчас зима, будут держаться снега и выйдут на север, домой…

— Я им даже завидую, — сказала Рейчел.

— Потому что они сильные?

— Да, пожалуй. Они сильные и обладают врожденным чутьем, чтобы выжить во враждебных условиях и найти дорогу домой. А мы сотни, тысячи лет слабели, превращались в ленивых тюфяков, и теперь шансов выжить у нас — кот наплакал.

За зашторенным окном бушевала непогода. Мне нравилось есть в компании, только вот для Рейчел наш ужин был чем–то вроде обязанности, повинности: она ела, только чтобы завтра у нее были силы кормить и поить животных — ведь без нее они умрут. Скрестив ноги, обхватив пустую чашку ладонями, она смотрела на огонь.

— Ничего, если ты ляжешь здесь? — спросила она, указав на стопку одеял, на которой я сидел.

— Без проблем.

Я расстелил одеяла, выключил фонарик, забрался в теплое «гнездо» и стащил с себя мокрую одежду. Рейчел молча взяла у меня джинсы, рубашку и аккуратно развесила их на стуле возле камина.

— Спасибо, — сказал я.

Она присела возле огня, пошевелила угли кочергой, подложила еще одно бревнышко и пошла ложиться, выключила лампу. В темноте я завороженно наблюдал, как пляшут, отражаясь на потолке, красноватые языки пламени. В маленькой комнате мне было тепло и уютно — наверное, лучше, чем когда–либо до этого.

— Я могу остаться и помогать тебе. Хочешь?

Рейчел молчала, но я знал, что она не спит и все слышит.

— Или…Или я найду Фелисити, и мы — если ты согласишься, — мы вместе попробуем выбраться с Манхэттена.

Конечно, бесполезно было предлагать это Рейчел: ни за что, никогда она не согласится бросить своих беззащитных подопечных. Я был уверен, что где–то в глубине души ей очень хотелось домой, но она не могла — просто не могла — оставить зоопарк. Что должно было случиться, чтобы Рейчел передумала?