Евгений Прошкин - Слой

— Ты все хуже... — Настя потерла лоб и почему-то опустила глаза. — ...Все хуже и хуже.

— Что хуже? — Константин сделал вид, что не понимает.

«Где был?», «С кем был?» и «Когда это прекратится?» — три дежурных вопроса, на которые он не в состоянии ответить. Ну не знает он, не знает!

— Когда твои загулы только начинались, я, грешным делом, надеялась... Думала, подрабатываешь. Ну, думала, ты на зарплату семью содержать не можешь, ищешь халтуру какую-то... как все нормальные мужья. А ты — хоть бы копейку... Тебе хватает! А то, что жена к зиме без сапог...

— Настя, какая зима, о чем ты?

— Нет, так будет, — справедливо возразила она. — Зиму, Костя, никто не отменял. А я в старых сапогах. Надо мной уже люди смеются. Я уж не говорю о дубленке, о-о, про дубленку я даже не говорю!

Настя сделала страдальческое лицо, и Константин отметил, что с каждым разом ей это удается все лучше. А супруга не унималась:

— Другие как-то крутятся, что-то находят. Если уж не хочешь бросать свою школу, мог бы тоже... «Окон» у тебя полно, тетради не проверяешь. Тем более сейчас лето. Ничем не занят.

— Что мне теперь, на базаре юбками торговать или в ларьке сигаретами? — выпалил Константин, удивляясь тому, как жалко и неубедительно это прозвучало. Странно, но раньше ларек и базар он считал железными аргументами.

— Вот про юбки ты хорошо сказал, — обрадовалась Настя. — В самую точку. Торговать юбками для тебя унизительно. Ну ка-ак же, верхнее образование! А волочиться за ними тебе «вышка» не мешает, нет?

— Настюх, ну что ты... вечно тебя заносит, — улыбнулся он, неловко обнимая жену.

— Не трогай меня! — взвизгнула она. — А что мне еще прикажешь?.. Каждую неделю куда-то мотаешься. И как они тебя терпят, нищету такую? Они ведь не жены, им цветочки желательно, то-се. Вот бабы пошли! Совсем оголодали! Уже на беспортошных бросаются, а ты и рад пользоваться, кобель усат...

Настя замолчала и подозрительно прищурилась:

— Ты чего это?

— А чего? — засуетился Костя.

— Зачем побрился-то? Пять лет с усами ходил — я весь язык оболтала. А теперь разонравились? Значит, поступила просьба, да?! Жена пять лет просила — тьфу, а какая-то сучка...

Разревевшись, Настя убежала на кухню. Константин с опаской глянул в зеркало — усы отсутствовали. Напрочь. Не веря своим глазам, он потрогал кожу и только после этого озадачился по-настоящему. Куда они делись? Разве что сами выпали...

Верхняя губа с непривычки мерзла. Костя вспомнил, что это назойливое ощущение не покидало его всю дорогу — от самой «Октябрьской». Хотя... дорога не может начинаться в метро. Откуда он ехал? Константин нерешительно посмотрел на часы — двенадцать. В смысле, полночь.

— Где тебя носило? — выглянув из кухни, сурово произнесла Настя. — Ответь мне, я требую.

— Я не помню, Настюх, — плаксиво протянул Костя. — Честно, не помню. Бывает же такое!

— Да не бывает, не бывает, мразь ты паршивая! — Она в сердцах швырнула на пол какие-то сковородки, и соседи предупредительно стукнули в стену. — Ты у нее уже как дома. Освоился, кобель! Уже бреешься, ванны принимаешь, сластолюбец сраный! Иди жрать, скотина!

Настя опять заплакала и быстро, не глядя по сторонам, перебежала из кухни в комнату. Константин, расстроенный не меньше, понуро доплелся до стола и взял ложку. В выпуклой нержавейке отражалась карикатурная морда — без усов. Немного подумав, он открыл холодильник и достал бутылку «Посольской». Берег на особый случай. А сейчас какой? Костя налил грамм двести и, откромсав маленький кусочек сыра, выпил.

Удивительно, но его развезло от первого же стакана. Константин планировал прикончить целый пузырь — он прекрасно знал, что и после литра остается в норме, — но теперь почему-то обмяк и сразу захотел спать.

Сегодня складывалось как-то не так...

Удивительно, но все шло как по маслу. Ни больных, ни медперсонала в коридоре не было, только неизменный санитар у выхода на лестницу, но он, кажется, читал какой-то журнал.

Петр отпустил ручку и плотно закрыл дверь. Ключ повернулся мягко, почти без звука, — вот что значит казенное помещение.

Где-то взорвался дружный хохот. Петр вздрогнул и мгновенно вспотел, но сообразил, что это из комнаты отдыха. По утрам всю неделю показывали повторы старых выпусков КВН. Администрация не противилась — положительные эмоции полезны.

Переведя дух, он зажал ключи в кулаке и с независимым видом прошествовал в палату. Дежурный оторвался от журнала и, пронзив Петра бдительным взглядом, вернулся к чтению. Этот самый лучший. Были еще трое других — с длинными руками и совсем без мозгов, а этот все-таки не пустая кегля. Но и справиться с ним потруднее будет.

«А справляться придется, — со сладким томлением подумал Петр. — Сегодня, и обязательно до обеда, пока не хватятся Кочергина».

В палате находились только Гарри и Зайнуллин.

— Рано тебя сегодня отпустили, — заметил Ренат. — Как прошло?

Петр неопределенно повел рукой — нормально прошло.

Полонезов не сказал ничего, он был занят какой-то композицией.

Петр открыл тумбочку и достал книгу. Зачем — он не знал. Он просто выполнял задуманную кем-то многоходовку. Этапы сменялись сами собой по мере выполнения — ему оставалось лишь верить, что все его шаги укладываются в единый план. И надеяться, что этот план достаточно проработан. Другого уже не будет.

Геологический справочник весил как чугунная пепельница. Петр подержал его в руке — нет, лупить им никого не надо. А что тогда?.. А вот: книга переломилась пополам, и из нее выпало несколько банкнот. Восемьдесят рублей. Плюс полтинник покойного Кочергина — сто тридцать. Тридцатку Петр отложил в карман, а сотню бросил на тумбочку.

— Гарри!

— Чего тебе? — недовольно спросил старик.

— Партеечку, а?

— Давай, давай, — промурлыкал Полонезов и, торопливо смешав фигуры, перенес доску к нему на кровать.

— На что?

— Так... на что... просто так.

— Э, Гарри, это несерьезно. У меня есть сто рублей.

— А у меня нету, — без сожаления сказал старик.

— Тогда на «кукареку». Идет? Проиграешь — полезешь под койку, выиграешь — получишь сотню.

— Зачем она мне?

— Гарри, ты совсем дебил, — подал голос Зайнуллин. — Сто рублей ему не нужны! Да ты знаешь, почему эти суки с тобой играть не хотят? Не на деньги потому что! А если на деньги — каждый согласится. Отбоя не будет!

— Да? — с сомнением поинтересовался Полонезов.

— Да! И я сыграю, и любой. Петр благодарно кивнул Ренату и выжидательно посмотрел на старика.

— Хорошо, — согласился тот. — Какая? Петр ткнул в левый кулак, и старик ехидно показал черную. Петру было все равно, играть он не умел.