Пыльная одиссея - Александр Васильевич Коклюхин

Глава 14

Часть вторая

ЕРЕТИЗМ И ОГНЕСТРЕЛЫ

Мы идём с драконом воевать,

Но издателю на это наплевать!

У него таких, как мы мильон

И у каждого свой собственный дракон.

1.

В соседнем ущелье всю ночь колобродили пьяные гоблины. Громко лязгали железом, злобно орали что-то на своём тарабарском языке. Слышимость в горах хорошая. Гоблинские вопли разносились далеко окрест. Из-за них Даст не выспался и встал с дикой головной болью. Совсем никакой, в общем. И это при том, что ему со дня на день придётся сразиться с Драконом. Может уже сегодня. Если сегодня встретят. К самому Дракону фельдъегерь претензий не имел, но в его пещере томилась барсурманская Принцесса. С ней, помня её стервозный характер, Даст тоже не сильно горел желанием общаться. Но придётся. Если сможет объяснить Дракону, что ему нужна не сама Принцесса, а лишь пакет с печатью, который оказался у неё совершенно случайно. Благодаря его разгильдяйству, если честно. Даст в тайне надеялся, что переговоры с любителем принцесс пройдут мирно, без кровопролития. Сражаться с Драконом ему не хотелось. Как избежать драки с ящером, фельдъегерь ломал голову с самого начала своего путешествия к его логову. Пока ничего подходящего на ум не приходило.

Даст выполз из шалаша, бросив мимолётный взгляд на сложенные возле входа рыцарские доспехи. Утро было прохладным. Капли росы густо покрывали металл, собираясь на изгибах и в углублениях крохотными лужицами. Даже на взгляд доспехи казались ледяными. Но надевать их всё равно придётся. Иначе Дракон и разговаривать с ним не станет. Всех, кто не обряжен в латы ящер не считал достойными своего общения. Игнорировал. Об этом рассказывали менестрели. Их вместе с рыцарями каждый раз посылали на ристалище с Драконом, дабы по возвращении воспеть славный подвиг одетых в сталь освободителей принцесс. Менестрелей Дракон не трогал. По договорённости с Королём и ради собственного пиара. Вместе с балладами менестрели приносили доспехи героев. На капитальный ремонт. Самих же героев никто никогда больше не видел.

Менестрель проснулся раньше Даста. Сидя на корточках возле журчащего неподалёку от их стоянки горного ручья, он колдовал над своим стимвылом. Капризный инструмент поэта-песенника требовал тщательного ухода. Поэтому каждое утро Менестреля начиналось с его неполной разборки и чистки от нагара. Вот и сейчас части паровой волынки были аккуратно разложены на траве рядом с ручьем. Менестрель тщательно обтёр тряпочкой крохотный поршень, отработанным движением ловко вогнал его в цилиндр и только тогда взглянул на подошедшего фельдъегеря.

— Выглядишь не очень, — посочувствовал он. — В гроб краше кладут.

— Шёл бы ты… — болезненно скривился Даст. — Проклятые гоблины… — пожаловался он. — Голова просто раскалывается. Ни минуты поспать не удалось. Зато ты дрых как убитый.

— Привык, — Менестрель, хлопнув ладонью по крышке корпуса, закончил сборку волынки. — Они тут постоянно шумят. Хотя нет, — вспомнил он. — Когда шёл с последним рыцарем, в ущелье тихо было. Так что раз на раз не приходится. Тебе одеться в доспехи помочь?

— Потом, — отмахнулся Даст. — После завтрака.

— Как скажешь.

Менестрель достал из дорожной сумки засушенный цветок горицвета и, оттянув затвор, сунул его внутрь стимвыла. Горицвет сработал сразу. Вода внутри волынки закипела, свистнув через предохранительный клапан струйкой пара. Стравив его излишки, Менестрель отложил инструмент, выпрямился, сделал несколько широких махов руками, прокашлялся, вдохнул полной грудью и стал распеваться.

— Доо!.. — начал он. — До, до, до, реээээ!.. Летит Дракон, летит Дракон, летит Дракоооон… Крааасииивый оооон!

Распевался Менестрель каждое утро. Долго и громко. Часто под аккомпанемент волынки. Сегодня обошлось без неё, чему Даст сильно обрадовался. Ему хватило ночного концерта гоблинов.

Даст прошёл выше по течению ручья к базальтовому выступу. Сюда рулады Менестреля доносились тише. Фельдъегерь плеснул себе в лицо несколько горстей ледяной воды. Холодные струйки затекли за воротник рубашки, заставив поёжиться. Зато головная боль стала понемногу отпускать. Даст выпрямился и огляделся.

День обещал быть погожим. Далёкие вершины гор сверкали на солнце золотом и будто парили над белоснежными грудами облаков. Внизу расстилалась живописная панорама предгорий. Лёгкая дымка сглаживала их подробности. Линия горизонта терялась в голубоватом мареве. В небе, широко раскинув чёрные крылья, чертил неторопливые круги местный стервятник. Сбоку кривой пастью щерился обрыв ущелья. Вдоль обрыва вилась тропинка. По ней уходили в свой последний путь к логову Дракона не убоявшиеся зла освободители принцесс. Мечом нацарапав на скале прощальный автограф. От обычного «Здесь был Генрих III» до яростной нецензурщины в адрес Мерлина. Среди прочих внимание Даста привлекла надпись «Рыцарь идёт к тебе, Принцесса!». Кто-то к слову «идёт», добавил сверху букву “и”. Получилось: «идиёт». С ошибкой, но, по сути, верно. Даст тоже чувствовал здесь себя полнейшим идиотом. Он ненавидел этот чуждый для него мир. С того самого момента, как сюда попал.

Глава 15

2.

Шагнув в колышущееся море травы, Лайк Даст упёрся в стену. Капитальную. Из красного кирпича. Кирпичная кладка была видна через прорехи в гобелене, что прикрывал эту самую стену. Рисунок на гобелене Даст рассмотреть не успел. Отвлёк голос. Властный, с капризными нотками. Приказывающий кого-то немедленно казнить на площади перед королевским дворцом.

Даст обернулся. И встретился с гневно-осуждающим взглядом человека в длинной ночной рубашке. Отделанной пышными кружевами у воротника и по подолу. Человек сидел на кровати с горой подушек, мятыми простынями и сбитым в ноги одеялом. Видно, недавно проснулся. Сквозь высокие стрельчатые окна в просторную спальню пробивались лучи утреннего солнца. Справа и слева от сидящего на кровати толпились люди в богато украшенных вышивкой, кружевами и самоцветными камнями одеждах. Только один был в длинной до пят чёрной хламиде. С внушительным посохом. Все смотрели на Даста. Тоже осуждающе. Осуждения не было только в равнодушном взгляде хмурого стражника с огромной алебардой, стоящего возле двери в королевские покои. И в глазах слуги, что с любопытством оглянулся, неся к выходу ночную вазу с цветочным бордюром.

Даст тоже рассматривал местное величество. Сомнений в том, что на кровати сидит самый настоящий Король, у фельдъегеря не было. Хотя париком и короной его лысину прикрыть ещё не успели. Их благоговейно держал на вытянутых руках один из приближённых. Поскольку принять их у него не спешили, он так и застыл в поклоне, не решаясь разогнуться.

— Казнить! — повторил Король,