Пол Андерсон - Аватара

— Ты опасаешься, что со мной что-нибудь случится? — невозмутимым голосом спросила Джоэль.

— Ага. Нечто вроде наведенной шизофрении или чего-нибудь в этом роде… кто может сказать? Я ведь всего только медицинская сестра, получившая некоторое дополнительное образование. Имеющаяся на корабле литература просто топит меня в болоте технических подробностей, но не описывает симптомов, не позволяет поставить диагноз и сделать прогноз, поскольку ситуация является беспрецедентной. Тем временем ты все дальше и дальше… уходишь в себя. — Кейтлин наклонилась вперед. — Будь откровенной. Признайся, остаемся ли все мы в твоем восприятии чем-то большим, чем придаток корабельных машин?

— Конечно, — отвечала Джоэль невозмутимо. Улыбка промелькнула на ее лице, словно лучик луны сквозь облако. — Вы мне нравитесь, я хорошо думаю о вас и намереваюсь сделать все зависящее от меня, чтобы вы вернулись домой. Ну а для этого мне нужны силы. Заверяю тебя: я далеко не безумна, напротив, я с каждым днем становлюсь все более и более нормальной, чем приводилось кому-нибудь из людей за все время существования нашего вида.

— О! Это не утверждение, а целый кит.

— Да, звучит грандиозно, пока прибегаешь к помощи той обезьяньей трескотни, которую люди зовут языком. Жаль, что ты не можешь испытать того, что дает машина. Ты — поэтесса, способная передавать словами намеки, чувства или реальность. Я не обладаю твоим красноречием, и к тому же в жизни мне приходилось общаться с обыкновенными людьми менее чем среднему человеку. Потом, отсоединенная, я ощущаю себя менее чем полумертвой. — Джоэль остановилась, подыскивая слова. — Возможно, Сюзанна Гранвиль пыталась объяснить тебе, что дает ей машина. Но ее переживания только бледная тень того, что испытываю я. Но ты ведь не считаешь Сюзанну больной, правда? Потом — сочиняя — занимаясь любовью, которой ты отдаешься более полным образом, чем все остальные, — ты ведь считаешь свои переживания трансцендентными, не так ли? Ты хочешь пережить их снова и снова, используешь каждый шанс. Они не влияют на твой рассудок, так? Или наоборот? Быть может, они делают тебя сильной и уравновешенной?!

— Но эти переживания естественны, — возразила Кейтлин. — Их породила эволюция, после того как возникла на Земле жизнь. Ты же совсем отказалась от них, а это болезненный симптом. Да, священникам, монахиням и святым, погруженным в мистику, или углубленным в свое дело ученым и художникам иногда удавалось в целибате сохранить душевное равновесие. Возможно, эти люди были аскетичны по темпераменту и отвергали обычные удовольствия. И все же они оставались внутри мира людей, добивались доступной для человека силы и искали целей, понятных человеческому рассудку… никого из них проволоки не присоединяли к машине. Я не запрещаю тебе голотезис, Джоэль. Я просто хочу сказать, что тебе нужно использовать себя целиком.

Боль впервые прикоснулась в лицу Джоэль, заставила дрогнуть голос — самую малость.

— Я пыталась, и куда старательнее, чем ты думаешь. Год за годом радости от тела уменьшались, а боль росла; наконец я стала чувствовать себя вне машины глупой каргой. — Спокойствие вернулось. — Потом, в этом полете, я научилась наделе использовать то, чему научилась на Бете. Фиделио научил меня многому, и в этом колоссальном потоке данных мне открывается весь космос. Я ощущаю грани Ноумена, не снившиеся ни человеку, ни бета-нину. Пытаясь обрести понимание, я нащупала новые методы — научилась точнее понимать, различать, думать… открыла новые философии, и они наделяют меня более глубоким озарением, которое ведет меня дальше…

Мир в душе Джоэль уступил место ровному пылу.

— Кейтлин, поверь мне. Я никогда не была такой счастливой, как сейчас, и чем дальше ухожу за пределы того, что ты зовешь человеческой личностью, тем счастливее и нормальнее себя ощущаю. Нет, я не лучше тебя: просто я другая. Как ты отнеслась бы к тому, если бы по чьей-то команде тебя лишили дара создавать песни и заниматься любовью? Я… я скоро сумею перерасти то, что пока считаю своей ошибкой: свою жалость к вам. Бедное, милое, прекрасное животное, мне жаль тебя. Но не надейся, что и Иные будут испытывать эту жалость. А посему и я должна избавиться от нее.

— Иные… возможно, мы так и не найдем их. Мы можем умереть в пространстве, или на какой-то планете, чьи обитатели просто обладают лучшей техникой, чем люди. Я смогу пережить и то и другое. Но я уверена в том, что каждая раса, достигнув нужного уровня, отправляется на поиски Иных, как случайно вышло у нас. Какую более высокую цель может иметь человечество?

— И… если мы отыщем их, если нам это удастся… я буду готова разговаривать с ними.

Только позже, распорядившись, чтобы Джоэль не ограничивали, пока не появятся тревожные признаки, Кейтлин осознала ее последнюю фразу, так и оставшуюся невысказанной. И к тому, чтобы присоединиться к ним.

«Чинук» летел.

Кают-компания сверкала новыми украшениями, орган выпевал извлеченные из банка данных звуки, на голографических экранах проплывали виды Земли и Деметры: сад в весеннем цвету, закат над океаном, горный пик, дерево посреди луга. На других экранах сияли звезды и галактики. В лучших своих одеждах Дозса, Вейзенберг, Лейно, Фрида и Кейтлин стояли по бокам стола, за которым высился Бродерсен. Перед ним замерли Руэда и Сюзанна — рука об руку. В задней части каюты был приготовлен пир, на что ушел не один день.

Отсутствовала лишь Джоэль, в вознесении своем знавшая о том, что происходит. Она неловко благословила вечеринку. Но кому-то следовало находиться на вахте, чтобы не пропустить инопланетный корабль и мгновенно предпринять необходимые действия, а Джоэль могла заменить на этом посту сразу двоих.

Бродерсен взял необходимые бумаги. Он не был священником или гражданским чиновником. Вступающие в брак по-разному верили в Бога, а посему он уклонился от традиционного обряда. Текст сочинила Кейтлин, а потом переписала его каллиграфическим почерком в подарок друзьям.

«Вот ей-то и следовало бы проводить обряд, — думал он. — Кейтлин сделала бы все как надо. А я просто пародирую священника. Я… проклятие, зачем это перехватывает горло и туманятся глаза. Плакать нельзя, понял? Так! Лиз моя, Лиз, и солнечные лучи в окнах храма, когда мы…»

— Мои дорогие, — начал Бродерсен, — в этот день нашего изгнания мы собрались, чтобы создать дом. Затерянные посреди небесного великолепия, пребывающие в опасности, но не потерявшие надежды, мы просим благословения у Бога, просим, чтобы жизнь благословила двоих из нас, Карлоса и Сюзанну. Мы благодарим их за отвагу, за то, что они укрепили наш дух. Спутники мои, да сопутствует вам счастье. А теперь мы засвидетельствуем ваши обеты, и пусть этот момент заново объединит всех нас…