Елена Асеева - Середина. Том 2

Тишина, окутывающая это небывалое место, была поразительной. Ни слышалось, не только пения птиц, стрекота, жужжания насекомых, ни ощущалось даже легчайшего дуновения ветра, словно в этом месте отсутствовало движение и время как таковые. А шевеление трав и листвы проходило под однообразную мелодию… Неспешно наигранную, каким-то изумительным инструментом, сопровождаемую легким гудением и вовсе чудесного, нездешнего голоса. Вельми насыщенно пахло в Березане сладостью цветочной пыльцы, чуть ощутимой ночной прохладой и проскальзывающей прелостью опавшей листвы, иль давеча снятого пласта земли… И очевидно, для живых существ, аромат лугового цветка перемешивался тут с кисловатым духом хвойного леса и солеными брызгами моря… А для человеческого обоняния волной дуновения проплывали благоухания разломленного надвое ломтя хлеба, материнского молока, и лопнувшего от спелости плода, едва тронутого плесенью.

Небо положил брата прямо подле ствола как раз в выемку, что образовали два вылезших из земли корня похожих на сплюснутые плавники рыб, имеющие гладкую поверхность и бледно-красноватый цвет. И присев обок Першего провел дланью по поверхности кожи спины, едва прикрытой зыбчато-сквозной материей, плотно облегающей не только туловище, но и конечности. Старший Димург вельми прерывчато вздрогнул и одновременно вздохнув, открыл очи. Лишь самую толику он вглядывался в поверхность набирающего сияния угловатого корня, очевидно, обретая себя.

— Я ведь просил, — очень тихо протянул Перший, и в голосе его послышалось огорчение. — Просил не трогать пагоду, до смерти плоти мальчика.

— Нельзя, мой дорогой, было с тем тянуть, — очень ласково произнес Небо, стараясь своей теплотой снять с брата огорчение и зараз оправдаться. — Родитель настоял. Поверь мне, я оттягивал и так как мог. Но намедни Родитель вызвал меня и Асила в Стлязь-Ра. И при мне повелел брату незамедлительно на кумирне отправится в Млечный Путь, и, подцепив пагоду привести ее в Отческие недра. И Асил бы сие выполнил, несмотря на твои просьбы. Ведь ты знаешь, он более послушен слову Родителя, чем я. Да и потом Трясца-не-всипуха сказала мне, что плоть мальчика вмале остановит все жизненные процессы. Так, что не стоило там тебя держать, уже ничего не страшно и все необходимое в отношении накопления жизненной информации мозгом сделано.

— Крушец, — почитай прошептал Перший, и, сомкнув очи вельми надрывчато задышал.

— С Крушецом я поговорил. Объяснил, что тебе, мой милый, надо отправится на лечение, абы после встретить его на Коло Жизни, — немедля и дюже торопко молвил старший Рас, и, склонившись к голове брата, поцеловал его в висок.

Небо неспешно поднялся с присядок, и с нежностью во взоре глянув на лежащего в выемке, точно прихваченного с двух сторон бортами корней старшего брата еще мягче дополнил:

— Малецык все понял и обещал. Он обещал исполнить все, что ты ему указал. А теперь спи! спи наш дорогой Отец. Ибо без тебя… Без тебя, нашего драгоценного Отца, вся жизнь нас, Богов, замерла.

Старший Рас медлительно шагнул вправо и осторожно обойдя торчащие спины кореньев, направился вглубь злакового поля, ступая прямо в густую поросль пшеницы, поигрывающую янтарной капелью зерен. А позадь него, сияние легкой дымкой красноватого цвета окутывало тело Першего. Оно степенно выпускало тонкие волоконца… нити, а может все же жилки и оплетало Господа, вклиниваясь в саму медно-желтую плоть, в саму его суть, естество. Оно переплеталось с его кожей, с таящимися под ней оранжевыми паутинными кровеносными сосудами, кумачовыми мышцами, нервами, жилами. Создавая нечто общее с его смаглым костяком скелета, где мельчайшие вкрапления были насыщенного огненного, красно-желтого цвета.

Как только из Млечного Пути отбыл айван и пагода Першего туда прибыли Велет и Воитель. Встреча с Зиждителем Воителем для уже пожилого Яробора Живко стала незабываемой. Он, как и допрежь почитай со всеми Богами, сразу пошел на сближение с Воителем, и хотя был уже в годах, отцом, дедом и прадедом, не преминул забраться к нему на колени и припав к груди, обнял… Надолго и трепетно прижавшись к груди Воителя своей щекой.

Из глаз Яробора Живко малыми каплями выкатились слезинки. Наверно, Крушец понимал, что вскоре предстоит долгая разлука, и, обладая особой чувствительностью, как всегда тягостно ее воспринимал.

Дня за два до смерти рао из Млечного Пути отбыла Кали-Даруга. Она значительно растерявшая собственные силы, при спасении своего Творца, ноне нуждалась в отдыхе, чтобы как можно дольше продлить существование данной оболочки тела.

И как только демоница улетела, Родитель закрыл чревоточину, чтобы в новой жизни сияние брызги, крохи, капельки света (как называли ее Владелина, Есислава и Яробор Живко) никоим образом не влияло на плоть, в которой будет обитать столь чувствительный Крушец, до тех самых пор поколь юный Бог не начнет свое перерождение.

Яробор Живко умер рано утром.

Он открыл глаза, взглянул на белый свод своей спальни, украшенный лепниной и глубоко вздохнув, тем дуновением остановил биение сердца. Еще немного белые стены его опочивальни, увитые голубым бархатом декора, были призрачно серы, а после яркая вспышка смаглого сияния озарило все помещение. Голова рао гулко сотряслась, широко раскрылся рот, выпучились уже остекленевше — неподвижные глаза. И нежданно кожа на лице принялась рваться, засим треснув, разошлись надвое лицевые кости так, словно голову начиная от макушки и заканчивая подбородком разрубили. И из глубин черепной коробки, мгновенно развернувшись, вырвалось огромное сияющее тело. Оно, в доли секунд, преодолев расстояние до потолка комнаты, врубилось в его белую лепнину и исчезло…

Исчезло, оставив после себя на прекрасном ложе высоко приподнятым над полом, с двумя костяными спинками, украшенными витиеватой резьбой и драгоценными камнями, мертвое тело с разорванной надвое пустой головой, заливаемой густой, алой кровью.

Эпилог.

Легко и быстро я преодолел разделяющую землю и парящую над планетой Земля бело-серую, плотную, газовую оболочку, и вырвался в небосвод. Я достиг атмосферы и того дивного радужного объятого лучами света облака, ощущая вину… Мне казалось, что это по моей вине, по моей несговорчивости, по испытанному мной испугу, мой Отец так тягостно заболел.

Я обещал… Обещал тебе Отец выполнить все твои распоряжения. Не тянуть с рождением, выбрать здоровую плоть и посему ждал того мига, когда мне будет позволено, распечатано вселиться в человеческую плоть.

Здоровая…

«Здоровая плоть», — шептал я себе, вроде боясь позабыть те указания и вновь уступить своим предпочтениям.