Владимир Свержин - Крестовый поход восвояси

Я чувствительно толкнул Лиса в бок.

– Капитан, ты чего пинаешься? – Напарник удивленно смерил меня взглядом.

– Сережа, Горе-злосчастье.

– Чур тебя, чур! – замахал руками неустрашимый Венедин, быстро оглядываясь и прислушиваясь к окружающим звукам. – Не, вроде нету.

– Ты не понял! Золотая фибула мэтра Марно, капитана «Святой Женевьевы».

Лис хлопнул себя по лбу.

– Господи, я и забыл! «Короче, подруга, пусть твой стаци выбирается из подвала и, уж как хочет, отберет у начальника порта золотую фибулу. Она скора всего должна быть у того на плече. Только не дай бог оставить ее себе! Пусть зашвырнет ее в море, в камин. Лучше в камин. И будет ему удача».

– «Зачем?»

– «Девонька, за этой брошкой Горе-злосчастье таскается».

– «Вы опять за свое!» – возмутилась диспетчер. – «Какое еще Горе-злосчастье?!»

– «Обыкновенное. Тебе шо, Марселя мало? Еще какие-то доказательства нужны?» – Лис, казалось, готов был разбушеваться не на шутку, но внимание его отвлек Ансельм, поднимающийся вверх по склону холма, с озадаченным видом вертя в руках деталь погибшего аэроплана. – «В общем, ладно, я все сказал. Отбой связи!» – громыхнул напоследок он, ступая навстречу ученику.

– О великий, – смиренно начал Ансельм. – Вы видели, оно рухнуло наземь и развалилось на куски!

– Да ну, не расстраивайся, всяко бывает. Значит, дерево было непросушенное, метизы некалиброванные, опять же. турецкая фурнитура. А ты шо думал, без манометра и осциллографа мы сразу ручные крылья забабахаем? Ты шо, в сказку попал?

– Но что же делать?..

– А шо делать? Дрова на костер, шелк, если целый остался, сверни. Ну а шо уж порвалось, отдай крестьянам на шаровары. И давай дуй на склады за новым материалом. Дальше ваять будем.

К нашему великому сожалению, ваяние затягивалось. Лисовские агрегаты от конструкции к конструкции становились все совершеннее, некоторым из них порой даже удавалось несколько минут удержаться в воздухе. Но все же о том, чтобы переносить на них сколь-нибудь весомый груз на сколь-нибудь дальнее расстояние, не могло быть и речи – агрегаты зависали в небе подобно своеобразным воздушным якорям, не желая ни на дюйм двигаться с места.

Последние дни я мало видел Лиса. Занятый своим делом, он пропадал на холме Геват Рам, где располагался «летный парк». Меня же император, испытывающий в связи с наплывом высоких гостей острую нехватку в переводчиках, призвал дежурным толмачом в ставку. И вот наконец настал день, которого здесь ждали все.

С утра на улицах слышалось радостное шушуканье. Отпросившись у Фридриха, я примчался к венедскому ангару и застал в нем Лиса, скорбящего над остатками очередного летающего чуда века.

– Там сегодня начнется, – спрыгивая с коня, бросил я. – Приехал Папа Римский с кардиналами, здесь константинопольский и иерусалимский патриархи, какие-то муфтии, раввины, шейхи, кто их разберет…

Лис поднял на меня безрадостный взор.

– Патологоанатом. В чем прикол-то?

– Ты не понимаешь! – возмутился я. – Такого еще не было никогда. Сегодня они соберутся вместе.

– Капитан, – тяжко вздохнул Лис, – меня занимает другое. Я, видишь ли, вырос в десяти минутах ходьбы от полка истребительной авиации и с детства помню, что вот эти штуковины способны летать. И хоть убей, я не могу понять, почему они этого делать не желают.

– Может, попробовать его магической силой поддержать? Как Ансельм камни.

– Капитан, ну ты темный, как ни разу не учился! Сравнил шелк и камень.

– Шелк, конечно, значительно легче, – произнес я, не понимая, к чему клонит мой друг.

– О Господи! Ну это же элементарно: шелк не задерживает магическую энергию, ее в него невозможно упереть. Понимаешь, в чем тут собака порылась? А деревянные крылья ломаются в том месте, где ты прикладываешь поток магически заряженных электронов. Думаю вот каменные заказать.

Идея летать под собственной могильной плитой меня отчего-то не вдохновила.

– А может, – предложил я, – соорудить что-то вроде пары небольших монгольфьеров и закрепить их на крыльях?

– Я уже думал, – отмахнулся Лис. – Но ты вообрази себе: летит эдакий страхолюдный Черный дракон, а на крыльях у него воздушные шарики. Рубь за сто даю, карезмины с места не сдвинутся, их от хохота кондратий хватит. Ладно, – Венедин пнул ногой безжизненный остов летательного аппарата, – времени рассиживаться нет. Давай, Капитан, занимайся большой политикой, а я тут с Ансельмом еще поиграю в братьев Олрайт. Будет что-то интересное, включай связь. – Он поднялся, собираясь уходить. Но вдруг, повернув ко мне лицо, спросил, словно чувствуя, что находится на пороге открытия: – Слушай, а если попробовать соорудить биплан? С четырьмя крыльями оно даже ужаснее получится!

Небольшая площадь перед храмом Гроба Господня была заполнена народом. Впрочем, сказать так означает не сказать ничего. Людей, собравшихся в этот час близ огромных ворот храма, казалось, могла свести вместе только неуемная фантазия Данте, подбирающего яркие персонажи для своей «Божественной комедии». Римский понтифик, косо взирающий на константинопольского патриарха; исламские шейхи, со скрытой ненавистью оглядывающие обоих неверных шакалов; некто в черном с кудрявыми локонами страсти, свисающими по обе стороны лица; и вокруг них монахи, дервиши, раввины, в общем, нечто невообразимое, сведенное вместе непреклонной волей императора Фридриха. Гомон и негромкая словесная перебранка слышались близ разверстых врат, норовя перейти в шумный скандал, но тут над площадью радостно взвыли медные боевые трубы, на сооруженный здесь же деревянный помост неспешно поднялся сам император. Патрицианская тога с пурпурной каймой, надетая поверх золоченой кольчуги, и золотой венок триумфатора на голове придавали ему вид античного кесаря.

Высокое общество смолкло. Две сотни копейщиков в полном молчании промаршировали по площади и заняли места по ее периметру. Назревавший скандал затих, так и не начавшись. Над старым городом воцарилась тишина, так что стало слышно, как за стенами цитадели где-то близ геенны огненной [36] надрывно кричит ишак.

– Досточтимые прелаты, я очень рад видеть всех вас близ этих врат. Этой редкостной удаче я обязан тому почтению, которое к каждому из вас испытывают истинно верующие в известных мне землях. Вы все стойкие и искренние носители Божьего слова. Каждый из вас почитается за мудрость, коей порой так недостает нам, земным владыкам. Я был бы рад припасть к стопам каждого из вас, ибо глубокие знания ваши – кладезь Божественной истины.

Но, увы, разбросанные в разных землях, разделенные со времен падения башни Вавилона рогатками и рвами непонимания, мы, в своем жизненном пути не посвятившие долгих лет духовному поиску и познанию чистого истока, вынуждены в звериной злобе и диком неверии каждым шагом своим отрицать слово Божье, носителем которого являетесь вы, почтенные прелаты. – Он затих, переводя дыхание и оценивая, какое впечатление оказывают его слова. – Мне горько. Мне горько и больно сознавать это, – вздохнул император. – Но трижды горько не сознавать то, – голос его загрохотал громовым раскатом, – что чистый живительный источник Веры, служить которой вы все присягали, ежедневно и ежечасно оскверняется черной завистью, глупой и нелепой враждой и мелкими страстишками слуг Божьих.