Анастасия Парфёнова - Танцующая с Ауте

Даратея застыла мраморным изваянием.

В воздухе начинается какая-то фантасмогория, свет сходит с ума, физические законы делают что им вздумается, пока наконец кому-то из Древних не надоедает приспосабливаться к диким вывертам гравитации и они не принимают серьёзные меры.

Мы ждём.

Какое-то время всё спокойно, должно быть, в швырянии магической гадостью наступила передышка и они схлестнулись на мечах. Ллигирллин, конечно, гораздо моложе Рассекающего, но, будь я проклята, если она хоть в чём-то ему уступает. Особенно после нашего близкого знакомства с северд-ин. Нет, здесь у Зимнего не будет преимущества.

И снова стены Зала начинают мелко подрагивать. Я, честно говоря, восхищаюсь устойчивостью оннов. За тысячелетия нашей истории эти дома-деревья, должно быть, пережили такое, что и Расплетающим Сновидения представить сложно. И тем не менее они всё ещё с нами. Потрясающие существа.

Опять затихает. Напряжение уже не просто ощутимо кожей, оно впивается в кости, тысячью мелких иголок пронзает тело. Да что же это такое?

Усталый, блеклый сен-образ вспыхивает в воздухе, отчётливо видимый всем собравшимся.

Облегчение невероятно. Я бессильно сползаю на пол, не в силах пошевелить и пальцем.

Золотой. Бледный, слабый, но тем не менее сен-образ явно окрашен золотом. Мы победили.

Отчаянный нечеловеческий крик Нуору-тор эхом отражается от сводов.

— Антея, что?..

Не обращаю на Аррека внимания. Мой взгляд прикован к той точке в вышине, где потолок плавно открывается в Небо. Вот падает быстрая тень, блики золота заиграли под просторными сводами: огромный Дракон солнечного света и лунного серебра проскальзывает внутрь, беззвучно планирует вдоль бесчисленных галерей. И снова выдох коллективного восхищения, снова все застывают, пытаясь сохранить великолепие момента.

Он летит, чуть шевеля кончиками крыльев, и живое золото его чешуи освещает восхищённые лица. Песня нечеловеческой усталости, песня победы, не принёсшей радости, песня печали, и любви, и долга — мотивы сплетаются в единую мелодию, разлетаются солнечными брызгами, и уже невозможно понять, где звук, где цвет, а где мысль.

Крылья выгибаются, гася скорость, и на нашу террасу мягко ступает высокий мужчина с загорелой кожей, золотистыми волосами и сине-зелёными, такими опустошёнными глазами.

Мой нечленораздельный вопль тонет в рыданиях. Бросаюсь к нему, обхватываю руками шею, вжимаюсь в его тело, выплёскиваю в истеричном и неразборчивом сен-образе всё, накопившееся во мне за время этой безумной дуэли. Сильные руки обнимают меня, подхватывают, точно боясь потерять, не дают упасть. Драконы, расцвечивающие сейчас мою кожу, сияют ярким, первозданным золотом и излучают почти обжигающее тепло.

Мама приближается к нам, медленно, не то испуганно, не то соблазнительно, глаза чистейшего льда слепо распахнуты, точно в трансе. Девочка-подросток лет четырнадцати, и лишь предательское серебро мелькает в чёрных волосах. Их губы сливаются, пальцы слепо бродят по милым лицам, и из маминого горла вырывается что-то подозрительно похожее на всхлип.

Ашен прижимает нас обеих к себе, свою семью, своих женщин. Мы позволяем. Сейчас мы — семья, одна душа, одна судьба в триедином теле. Сейчас можно всё.

Через секунду мы отстраняемся, спокойные, собранные, обновлённые. Я отхожу, а родители остаются вместе, сплетённые в единый клубок силы и исцеления.

Нуору-тор взлетает над Источником, и на мгновение мне кажется — всё. Она не сдержит слово, она сейчас нырнёт и будет, без сомнения, уничтожена разгневанными таким предательством силами.

Я её недооценила. Наследница Шеррн и не думала кончать самоубийством, нет, не раньше, чем будет осуществлена её месть.

Дрожь крыльев, трепет пальцев, плавные, точно проходящие через слой воды движения. Миллионы глаз смотрят озадаченно, пытаясь понять происходящее. Я понимаю первая.

Кто-то кричит, кричит дико и страшно, и это я. Всё смешалось, эль-ин срываются со своих насестов, рассыпаются в стороны, буйство красок и мыслей, и ничего не понять.

Нуору-тор танцует туауте.

— Нет! — Одежда Зимнего алая от крови, крылья едва его держат, однако Древний бросается к ней, чтобы задержать, остановить, помочь. — Нет! Нуору, не надо!

Их всех отшвыривает. Она уже в танце, она уже в изменении, и сейчас не имеют ни малейшего значения ни клятвы, ни законы, ни обещания. Эль-э-ин танцуют по ту сторону добра и зла.

Я слишком хорошо помню, что это такое. Сила нарастает в её теле, сила, не подвластная ни разуму, ни даже вере. Сила сплетается миллиардами нитей, натягивается тугим луком, уже нацеленным. Тетива срывается.

Сила вылетает плавящим кости ураганом, бросается к жертве и… разбивается о щит. Нет, пожалуй, разбивается — не самое верное слово, разлейся тут такое количество энергии, и на Эль-онн не осталось бы ничего живого. Поглощается. Выводится, точно через портал, в бесконечность пространства Ауте.

Триединый щит медленно тает, в то время как поставившие его без сил планируют вниз. Их сознание всё ещё спаяно: Даратея в блеске своей невиданной силы; Ашен с непознаваемым могуществом Дракона Ауте; Раниэль-Атеро всё ещё связанный с бурлящей энергией Источника.

Нуору-тор продолжает свой танец. Пролитое, рассеянное могущество вновь концентрируется в угрожающем крещендо.

Сама не помню, как оказалась в воздухе, не знаю, когда начала танцевать. Только в какой-то момент оказалось, что нас двое, две фигуры дрожат и переливаются в пустоте Зала Совета Шеррн-онн, две женщины спаяны в усилии туауте.

Сначала лишь танцую рядом с ней, танцую в унисон, танцую в слиянии. Затем — веду её за собой, подхватив, подчинив, использую тот же трюк, что она и сама пыталась провернуть, наслав на меня наваждения. Мы слишком похожи. Мы два отражения одного зеркала.

«В одни и те же воды нельзя войти дважды». Ах, смертные, как же мало вы знаете.

Время — ничто. Время — абстракция, выдуманная некоторыми разумными и полуразумными, чтобы облегчить своё существование. Нет непрерывного потока, есть лишь точка существования, субъективная априори, некое сейчас, окрашенное воспоминаниями о прошлом и предвидением будущего. Измени своё априори — и ты вторгаешься в избранный момент времени. Так просто.

Боли нет, нет слёз. Ауте, Ауте милосердная, но почему нет слёз, почему? Ведь он был достоин, достоин моих слёз, достоин всех слёз Неба? Почему? Нет боли. Холодное отупение, как паралич души, как ледяная неподвижность смерти. Где?

Нет чувств. Совсем нет, ничего. Это — ошибка. Я умерла, да, я уже умерла, не может такое неподвижное быть живым, я умерла вместе с ним, оболочка осталась.