Михаил Савеличев - Догма кровоточащих душ

Хотелось плакать. Никогда она еще не ощущала себя столь беспомощной и бесполезной. Не было сил. Не было воли. Не было ничего, кроме колоссальной тяжести тупой усталости, взгромоздившейся на плечи. Лучше упасть, лучше упасть, как Дои, и на несколько блаженных мгновений обрести покой. А дальше... А дальше - ничего.

Дои что-то шептал. Упрямо, настойчиво, но ничего нельзя разобрать сквозь оглушительный вой: "Прорыв анимы! Прорыв анимы! Персоналу немедленно приступить к эвакуации!!!" Зачем он говорит?! Умоляет бросить его здесь, а самой спасаться?! Разве еще можно спастись?!

Ханеки упала на колени перед лежащим навзничь Дои. Его руки упрямо скребли по антрацитовым плиткам, он пытался оторвать обмотанную бинтами голову от пола, но она раз за разом вновь упиралась лбом в поверхность.

- Я больше не могу! - крикнула сквозь слезы Ханеки в окровавленные бинты Дои. - Я ничего не могу!!!

- Видишь куда идти? - спросил Ошии.

- Вижу, - ответил Каби. - Только не успеем...

- Успеем.

Каби шевельнул рычагами, "мех" отсоединился от коммуникационных пуповин. Из шлангов сочились последние, не выпитые порции охладителя и растекались синими, парящими лужами.

Шпульки разрядников энергоблоков угрожающе светились кровавым светом. Тонкие волоски ослепительных молний окутывали навершия. В запретной зоне вспыхнули проблесковые маячки, предупреждая "мех" об опасности.

- Ну, конечно, - пробормотал Каби, и машина переступила через широкую люминесцентную полосу, что вызвало новый всплеск сирен и новую порцию маячков, которые из желтых становились багровыми, точно лихорадочная сыпь на распростертом теле станции. - Зато так короче...

Точно в ответ, ближайшая шпулька разрядника взорвалась, выкинула блистающий язык молнии, обвившийся вокруг ног "меха".

По изображению пошли помехи, в ушах заныло.

- Пройдем, - сказал Ошии. - Должны пройти.

- Я не вижу Ханеки и Дои, шеф.

- Не отвлекайся...

- Я их не вижу, - упрямо повторил Каби. - Я их не вижу.

А затем зелень расступилась, побледнела, и в глаза ударил кипящий золотой свет.

Тяжелыми портьерами червонный блеск нависал над Ханеки и Дои. Дои с ужасом смотрел, как откуда-то сверху на ладонь падают тяжелые, словно ртутные, капли, как плотная субстанция впитывается в кожу, прорастая там множеством тонких прожилок, окрашивая мельчайшие капилляры, сосуды всеми оттенками шафрана. Крохотные лужицы, разбрызганные вокруг, по непонятной случайности окаймили распростертое тело девушки, но пока ни одна частичка анимы не попала на нее. Однако свет и душа мира уже выбрасывала осторожные ложноножки, чувствуя близость еще одного человека.

- Ханеки, - позвал Дои. - Ханеки. Ханеки.

Ханеки зашевелилась, уперлась в пол (один из пальцев чуть не угодил в золотую живую лужицу), приподняла голову.

Сверху упала очередная капля, Дои вздрогнул от теплого мазка по щеке. Он чувствовал, как золото сползает по щеке, чувствовал, как мириадами крохотных частичек новая порция анима впитывается в тело. Ему чудилось, что сумрачный мир, взрезаемый лишь вспышками сигнализации и подсвечиваемый тусклыми глазами аварийного освещения, постепенно светлеет, насыщается яркорадостью, приобретает свежий, духмяный вкус, как будто не в чреве мир-города Дои сейчас находился, а невероятным чудом перенесся на весеннее поле, покрытое плотным ковром только-только проросших мягких травинок.

Как же слеп он был! Разве никогда не испытывал столь странное чувство, что мир вокруг выцвел, лишился запахов, как выцветает выброшенная за полной негодностью вещь? Ощущал, но не придавал значения... Ему не казалось это важным... Что там какой-то запах... Но теперь Дои в одно краткое мгновение вспомнил запах снега и морозного утра, запах весны, запах лета, даже запахи осени больше не были предвестниками смерти природы, а только ее сна, глубокого, но скоротечного.

- Это... это... прекрасно... прекрасно, Ханеки!

Дверь постепенно отворялась, и старый, сумрачный мир исчезал, испарялся, оставляя после себя лишь крохотные, ажурные льдышки, плавающие в раскаленном золоте.

- Ты должна это увидеть, Ханеки! Там - жизнь! Настоящая жизнь!

И огненный гигант тянул к ней пламенные руки, и с каждым словом из горящих уст извергались водопады анимы. Ханеки кричала, пыталась отползти от неумолимо близкой смерти, но то, что было когда-то Дои, вдруг заполнило собой все вокруг, печальные золотые глаза взирали на девушку, а пальцы его крепче сжимались на шее. Раскаленные когти вонзились в живот, пламя проникло внутрь и бушевало там неугасимым пожаром.

Ханеки сгорала, испепелялась, но муки не прекращались. Анима выискивала мельчайшие крупинки сфироты и с жадностью изголодавшегося зверя набрасывалась на чудом уцелевшие граны души.

Но внезапно нечто ледяное вцепилось девушке в плечи, рвануло вверх, огненное море расступилось и с отвратительным визгом выпустило добычу из раскаленных объятий. Ханеки с помертвелым безразличием, уже почти за той гранью, где жестокая агония милосердно оставляет законную добычу госпожи смерти, смотрела, как уходят вниз и пропадают ослепляющие сполохи освобожденной из полиаллоя анимы. Где же там Дои?

- Она заражена, шеф, - сказал спокойно Каби. - Все бесполезно.

- Помолчи, - ответил Ошии. Руки вытягивались, пальцы, ставшие неуклюжими манипуляторами, готовы погрузиться в бьющий до самого свода энергостанции золотой гейзер, дотянуться до еле заметной в огненных вихрях маленькой фигурки.

- Ее сейчас инициирует...

- Заткнись! - отчаянно крикнул Ошии, только бы Каби действительно заткнулся, потому что он прав, тысячу раз прав, анима все-таки нашла выход, она извергалась из сфироты того, что раньше было Дои, изливалась из глиняных обломков его тела безостановочным потоком, и в любое мгновение давление света творения могло разорвать то, что пока еще было Ханеки...

Он словно крохотную песчинку, миниатюрный шедевр взял безвольную фигурку, потянул вверх, прочь от бушевавшей стихии, и позади нее неожиданно все успокоилось, гейзер опал и лишь слабыми толчками выплескивался из проплавленной дыры в полу.

Шпульки энергоразрядников вновь набухали электричеством, волоски молний становились плотнее и гуще, где-то на краю зоны зажглось ослепительное зарево очередной подземной грозы, но Ошии не обращал на это внимание. Он сосредоточился на Ханеки, и даже Каби ничего не говорил, а лишь делал то, что от него и требовалось.

- Умница, умница, - шептал Ошии. - Я знаю, что ты умница, - ибо новой потери он не перенесет, потому что он не может больше никого терять, его душа и так одна сплошная кровоточащая рана. - Только держись, держись, держись...

Но Ханеки висела безвольным фантошем, зажатая пальцами "меха". И Ошии боялся положить ее на пол, отпустить из своих рук, пусть даже они превратились в мертвые стальные сочленения, но все же это его руки держали девушку над разверстой под всеми ними бездной.