Джоан Виндж - Пешка

Ощущения начали изменяться; внезапная волна острого наслаждения нахлынула, заливая меня. Она поднималась все выше и выше, пока не превратилась в пронзительный эхо-сигнал… пока я не обрел над нею контроль, вплывая обратно в реку звука и чувствуя, как звуковые потоки вокруг меня разделяются и меняют свою форму.

— Хорошо, — тихо сказала Аргентайн. — По крайней мере, у тебя есть инстинкты. Теперь попробуй создать образ.

— Как? — проворчал я, недовольный тем, что пришлось прерываться и произносить слово вслух.

— Так же, как ты вел музыку. Сконцентрируйся на проводнике, укажи ему простую цель — лицо, что-нибудь из вещей в комнате, чтобы сфокусироваться на нем, и начинай импровизировать, потом направляй его…

Я задал ему самую легкую — какую только мог придумать, — мишень — себя; тело мое двигалось в такт музыке. Я увидел, как мой собственный голографический образ, вспыхнув, материализовался в середине симба — он танцевал, окруженный мрачнеющими, надвигающимися на него стенами и потолком — танцевал так, как танцевал я много лет назад под чью-то музыку в душной ночи Старого города. Я уставился на образ, забывая, что мне положено контролировать его… и вдруг образ задрожал, съежился и исчез. Музыка внутри меня начала расплетаться, распадаться на отдельные нити.

— Черт!

— Не волнуйся, — сказала Аргентайн. — Надо потренироваться. Это все равно, что натягивать штаны, перепрыгивая через забор.

Я улыбнулся, но лишь одной половиной мозга: вторая в это время старалась заново собрать то, что уже почти получилось. Я перебирал взглядом лица, начиная, наконец, понимать, какое требовалось доверие, дисциплина, контроль, чтобы играть свою партию. Сам творческий акт был только началом. И все это они проделывали без телепатии.

— Почувствовал что-нибудь?..

— Да, — ответил я, почти не слушая ее, рыская в глуби искусственных коридоров в поисках потерянного образа.

— Что-нибудь физическое.

— Да. — Я посмотрел на свою раненую руку и сжал кулак.

В искусственной электромагнитной сетке внутри коего мозга что-то произошло: боль вылетела из меня и вернулась обратно — усиленная в шесть раз, выдавив из меня хриплый вздох. Потом снова ушла и снова вернулась — еще сильнее, запертая в круговой схеме связи, которую никто не знал как разорвать.

Вдруг связь заглохла: Аргентайн освободила меня, отрезав каналы. Я нырнул в подушки, жадно вдыхая сладкую пустоту свободы, как глотал бы холодную воду после изнурительного путешествия в пустыне.

В комнате воцарилось молчание. Ни единого звука, ни даже эха. Наконец Миднайт произнес:

— Черт… никогда не делай этого, парень.

Рэйа обняла его и притянула к себе.

— Не буду, — ответил я. — Во всяком случае, с вами.

Снова наступила тишина. Музыканты стали медленно вставать — по одному, по двое — обнимая друг друга, и, выходя из комнаты, бормотали извинения. Когда я поднял голову, в комнате осталась одна Аргентайн.

— Думаю, он работает, — сказала она чуть слышно.

— Да…

— На разомкнутой связи сигнал назад не вернется. Сейчас-то связь была замкнута.

Я коротко рассмеялся.

— Тогда я не пережгу мозги Конгресса Федерации. И мне остается только позаботиться о том, чтобы натянуть штаны, перепрыгивая через забор со Страйгером на спине.

Аргентайн сдержала гримасу.

— Проблем не будет, если тебе нужно только закодировать ощуще… прямую запись твоего испытания. Ты прошел очень чисто. Некоторые люди так никогда и не могут научиться. А ты фокусируешься, как профи.

— Я и есть профи, — слабо улыбнулся я.

— Я знаю… — сказала она, на секунду отводя взгляд. — Тебе надо еще поработать. Экспериментируй, играй с нами. Могу сказать, что тебе не понадобится много времени, чтобы освоиться. Я хочу посмотреть, что получится, когда ты почувствуешь что-либо по-настоящему хорошее. — Она потупилась, когда смущение раздавило образ, выкристаллизовывающийся в ее мозгу.

Я, глядя в пол, согнал с лица всякое выражение. Потом поднял небольшой металлический брусок, лежавший все это время у меня на коленях.

— Что за штука? — спросил я, чтобы отключиться от того, что думала в эту минуту Аргентайн.

Она, мне показалось, обрадовалась перемене темы.

— А! Это… Рэйа купила в лавке старьевщика. Она очень старая, как и все здесь, — Аргентайн, начиная улыбаться, показала на другие инструменты, разбросанные по всей комнате. — Она пройти спокойно не может мимо старья и хлама, если только из него возможно извлечь музыку. Нам нравится играть на них… играть вместе с ними. Она сказала, что это называется арфой.

— А я думал, что у арф длинные струны. Как у пианино.

— Она сказала, что это губная арфа. Ты дуешь в ее зубы, и она производит шум. Попробуй.

Я попробовал. Она выдала целый хор нот, когда я дунул, и еще один хор, но уже прозвучавший по-другому, когда я дунул во второй раз. Звук был глухой и сиплый; он положил свою руку мне на сердце и сжал его, о чем-то мне напоминая, но я не мог вспомнить о чем. Я бросил ее на диван и встал.

— Возьми, если хочешь, — предложила Аргентайн. Я покачал головой и пошел к двери.

— Куда ты? — позвала она, большей частью потому, что не была уверена, знаю ли я это сам.

— Назад, в реальный мир, — ответил я.

Глава 29

— Да ты на ходу подметки рвешь, — сказал Брэди, когда я вошел в офис. Наклонившись над столом-терминалом, он весь вытянулся вперед, как ищейка, вынюхивающая наркотики. Стол был такой же, как и на его крейсере: черный блестящий куб.

— Знаешь ли ты, какой штраф предусмотрен для псионов, носящих биоподключение?

— Идите вы со своим штрафом, Брэди, — скорчил я гримасу, повалившись в кресло. — Я знаю это куда лучше вас.

Судя по тому, как я себя чувствовал, они уже не могли ничего со мной сделать: все, что могло случиться, уже случилось.

— Где ты поставил незаконный переходник?

— Неважно. Вы ж не будете сдавать меня, — бросил я вызов Брэди, заставляя его подтвердить это; но наслаждаться тем, как он обтекает, я не мог, поскольку чувствовал себя паршиво. — Сейчас мне оно нужно. Я избавлюсь от него как только смогу. Носить эту гадость — уже само по себе наказание. И как только вы, твердолобые, выдерживаете?

Брэди, напрягшись всем телом, сверлил меня немигающим взглядом. Спустя несколько секунд тело его расслабилось. Это означало, что Брэди махнул на меня рукой, отказываясь объяснять поведение социального урода.

— Ну-ну, смотри, — многозначительно посоветовал он. — Что ты выяснил насчет Дэрика Та Минга?

Я прислонился к спинке кресла, стараясь не обращать внимания на сухость во рту и не давая своему взгляду безостановочно бегать вдоль черных и острых, как лезвие ножа, граней его стола. Я посмотрел на широкое окно за спиной Брэди, на операционный комплекс Центавра, расползающийся — по мере того, как холодное ясное утро стягивало с него ночной сумрак, — по всему Лонгаю. Комплекс был таким же большим, как и город, стоявший на его месте раньше. Теперь я увидел, что вся обстановка этого офиса и даже цвета в нем были точно такими же, что и в каюте на его корабле. Брэди любил держать свой мир под контролем. Неудивительно, что ему не нравилось происходящее сейчас.