Юрий Никитин - Ярость

Кременев крикнул зло:

– Довольно распускать нюни! Быстрее вперед танки!

– Но они все... – прошептал полковник, – все ваши погибли!.. Эти танкисты... с холостыми зарядами... пошли на все, чтобы остановить... Знали же, что погибнут! Они знали, но... Я читал, что это русский прием – таран лоб в лоб... Нестеров, ваши танковые армии на Курской дуге... Но в наше просвещенное время...

Кременев ухватил его за лацканы, встряхнул изо всех сил, заорал в лицо:

– Встряхнитесь! Поздно жевать сопли! У вас еще три танка! Быстрее на КП, там Кречет с горсткой людей. У них ни танков, ни гранатометов. Надо успеть захватить, пока не отступили к зеленым.

Смитсонсон прошептал:

– Езус Кристос!.. Только бы еще и зеленые не...

– Не станут, – заверил его Кременев. – Солярки в обрез. Гусеницы берегут. Премия за экономию топлива обещана.

– Что мы делаем, что делаем, – с тоской вскрикнул Смитсонсон.

Он побежал к танкам, песок взлетал из-под ног, словно через пустыню мчался страус. Кременев не понял, почему тот не отдал приказ по радиосвязи, но полковник с разбега вскочил на танк, откинул люк. Что-то крикнул, оттуда поспешно вылетел танкист, с такой торопливостью слезал, что скатился, за ним выбрался второй, а полковник исчез в недрах огромной машины.

Уже отказываются, понял Кременев. Сам поведет машину, все-таки он покрепче. А эти двое уже не вояки. Да и те, что в двух оставшихся, годятся ли... Ладно, лишь бы подъехали, грозно рыча моторами, к КП. Этого хватит.

Он кивнул Кравцу, тот пересел за руль.

– Поехали, – бросил Кременев. – Впереди!

– Может, за танками?

– Они уже ни к черту, – огрызнулся Кременев. – Они и вторую мировую прошли как на параде. Ни одного тарана за всю американскую историю! За все войны! Представляешь?

– Нет, – ответил Кравец честно.

Кречет мазнул по нам скользящим взглядом, отвернулся и стал смотреть в стереотрубу. Кроме него, в блиндаже были трое солдат, даже не спецназовца, а простых салажат, испуганных и растерянных, двое из тех юнцов, что приняли ислам, а третий вовсе с университетским значком, молоденький лейтенант, что приносил нам телефон, сам Яузов, да еще я, доктор наук, футуролог, которого за последнее время столько били, что пора и прибить вовсе. Футуролог – это что-то вроде предсказателя, так за то, что не предсказал такое.

Три американских танка, единственно уцелевшие после страшного нелепого боя, когда были уничтожены все танки русских, двигались уже медленно, словно человек через болото, нащупывающий твердую почву. Похоже, переговаривались постоянно, потому что то один, то другой выдвигался вперед, явно с неохотой, тут же притормаживая, давая себя обогнать другим. Но широкие жерла исполинских пушек были нацелены на блиндаж, в котором укрылись, мы, русские. Взять Кречета живым или мертвым – и западная цивилизация будет спасена.

Пулеметы перестали строчить, из динамика рвались переговоры на английском. Танки были уже в полусотне шагов, когда остановились, огромные пушки нацелились в нашу сторон. Я сцепил зубы, ожидая, когда тяжело громыхнет, там черное дуло исчезнет в ослепляющей вспышке, а здесь стегнет болью... очень недолго, ибо снаряд из такого танка разнесет любое противотанковое убежище со всеми, кто там...

– Мы были высоки, русоволосы, – раздался за спиной высокий мальчишечий голос. Солдат, который с образованием, жадно затягивался в интервалах между словами, а на танки смотрел исподлобья, как молодой бычок на красные трусы зоотехника. – ... вы в книгах прочитаете как миф, о людях, что ушли не долюбив, не докурив последней папиросы...

Прикрывая головы, мы изредка видели, что солдаты в углу сбились в кучу, о чем-то быстро переговариваются, один притащил ящик, его взломали, быстро выхватывали что-то, на головы и спины сыпались щепки, песок, мелкие камешки.

Один из этих трех танков вдруг, словно потерял терпение, сорвался с места и помчался прямо на блиндаж, точнее, на его остатки. Кречет побледнел, рука его с пистолетом поднялась, он всерьез готовился стрелять из пистолета по танку.

За первым танком с места сдвинулся второй, а затем и третий, словно с неохотой, но тоже понесся прямо на последний оплот президента.

Один из солдат, я узнал в нем того, с университетским образованием, передал дымящийся окурок другому, а сам выскочил рывком и бросился к танку. Оттуда после паузы хлестнула длинная пулеметная очередь. Солдат упал, откатился, вскочил и бросился снова к танку, он хромал, на светлой гимнастерке отчетливо были видны пятна крови, что увеличивались с каждым мгновением.

Танк взял чуть левее, обходя солдата, но тот прокричал что-то и прыгнул... прыгнул, успев угодить под гусеницы танка. Я услышал яростный вскрик Кречета, тут же раздался мощный взрыв. Танк чуть подпрыгнул, промчался еще чуть, правая гусеница слетела, а из-под днища повалил дым.

Второй солдат, жадно затянувшись, передал окурок третьему, выскочил и успел добежать до второго танка как раз в тот момент, когда тот, сбавив скорость, огибал горящий танк. Солдат бросился под танк молча, нацеленно, словно всю жизнь шел к этому.

Взрыв тряхнул танк, он остановился сразу, будто его пригвоздили. Из-под днища повалил черный дым. Люк откинулся, показался человек в горящем комбинезоне. Кречет, яростно крича, выпустил по нему всю обойму. Танкист успел соскользнуть с брони, но упал возле гусеницы, больше не двигался.

Третий солдат, тоже жадно и часто затягиваясь, погасил окурок, от которого уже ничего не оставалось. Кречет заорал, яростно раздувая ноздри, от крика вздулись жилы и едва не полопались вены на висках:

– Стой!.. Стой, сопляк!.. Запрещаю...

Солдат на миг повернул в нашу сторону грязное лицо, в маске из пота и серой пыли, глаза блеснули с дерзкой удалью. Мне показалось, что он сказал президенту, куда засунуть его приказ, и куда идти самому, а для него, русского солдата, сейчас важнее само дело президента...

Он выскочил и побежал к последнему танку. Бежал он тяжело, теперь я понимал, что они навязали на себя взрывчатку, что не взорвется иначе, как под большим давлением, а танк выпустил короткую очередь, остановился, вдруг попятился. Солдат бежал к нему, танк пятился, все набирая скорость, солдат бежал, пытаясь догнать, временами все скрывалось в пыли, я смутно видел очертания чужого танка, пропотевшую спину. Прозвучала пулеметная очередь, солдат вроде бы исчез, потом снова мелькнули его плечи... затем остался только грохот убегающего танка.

– Что они делают, – прошептал Яузов, – что они делают...

Лицо его кривилось, в глазах стояло изумленно-потрясенное выражение.

Коган морщился от частых вспышек блицев, даже на миг прикрыл глаза ладонью, когда ему засветили в лицо едва ли не дуговой лампой. Похоже, собрались газетчики и телевизионщики не только со всей России, но и всего света.