Генри Каттнер - Маска Цирцеи (сборник)

Никогда прежде она не слышала, чтобы Тирелл говорил так.

Девушка осторожно коснулась его руки, и он повернулся к ней.

— Все уже кончилось, — произнес он. — Прошлое умерло, и мы живем настоящим.

Издалека доносились голоса священников, распевающих гимн радости и благодарности.

Назавтра, после полудня, она увидела его в конце коридора, склонившимся над чем-то, и подбежала к нему. Тирелл стоял на коленях перед телом священника. Когда Нерина окликнула его, он сильно вздрогнул и поднялся. Его бледное лицо было искажено ужасом.

Девушка посмотрела вниз, и лицо ее тоже побелело. Священник был мертв. На его горле виднелись синие пятна, шея была сломана, голова неестественно и ужасно перекосилась.

Тирелл шагнул вперед, чтобы заслонить тело от девушки.

— Приведи Монса… — сказал он неуверенно, словно только что кончилась очередная его сотня лет. — Быстро. Это… Приведи его.

Монс пришел, взглянул на тело и в ужасе застыл. Глаза его встретились с голубыми глазами Тирелла.

— Сколько веков, Мессия? — спросил он дрожащим голосом.

— От последнего акта насилия? Восемь, а может, больше. Монс, ведь никто… никто не способен на такое.

— Да, — подтвердил Монс. — Насилия больше нет, оно изгнано из мира. Он вдруг упал на колени. — Мессия, верни нам мир! Кошмар возвращается!

Тирелл выпрямился. В своих белых одеждах он казался статуей, разом воплощающей и силу, и смирение.

Воздев очи горе, он начал молиться.

Нерина опустилась на колени, ее ужас таял под влиянием страстной молитвы Тирелла.

Слухи поползли по монастырю, рваным эхом отражаясь от чистого голубого неба над ним. Никто не знал, чьи руки смертельной хваткой сжали горло священника. Ни один человек не был способен на убийство. Как сказал Монс, способность ненавидеть и уничтожать была изгнана из людей.

Слухи не выходили за пределы монастыря. Битве предстояло свершиться здесь и втайне — ни одно упоминание о ней не должно было проникнуть наружу, чтобы не нарушить долгого мира.

Однако пошли новые слухи: Антихрист народился вновь.

Ища утешения, все обратились к Мессии, к Тиреллу.

— Мир, — сказал он им. — Мир. Примите зло со смирением. Склоните головы в молитве и помните, что только любовь спасла человека две тысячи лет назад, когда Ад пришел на землю.

Ночью, лежа рядом с Нериной, он стонал во сне и метался на ложе, нанося удары невидимому врагу.

— Дьявол! — крикнул он и проснулся, дрожа всем телом.

Она обняла его и держала в объятиях, чувствуя гордость и смирение, пока он вновь не заснул.

Однажды Нерина вместе с Монсом отправилась в комнату Тирелла, чтобы поведать ему о новом кошмаре: нашли тело одного из священников, изуродованное ударами ножа. Открыв дверь, они увидели Тирелла — он сидел лицом к ним за низким столом. Он лихорадочно молился, а глаза его были прикованы к окровавленному ножу, что лежал перед ним на столе.

— Тирелл… — начала было девушка, но тут Монс, судорожно, со свистом вдохнул воздух, рванул ее назад и вытолкнул за порог.

— Подожди! — крикнул он. — Подожди меня здесь! Прежде, чем она успела возразить, он исчез за дверью, и в замке повернулся ключ.

Долго стояла Нерина под дверью, не в силах ни о чем думать. Наконец Монс появился снова и тихо закрыл за собой дверь. Он искоса посмотрел на девушку.

— Вот и все, — сказал он. — Но… ты должна меня выслушать.

Он помолчал.

— Благословенная… — Мужчина вновь тяжело задышал, — Нерина. Я… Он скривился, изображая улыбку. — Странно, но я не могу с тобой говорить, если не называю тебя Нериной.

— Что это значит? Пусти меня к Тиреллу!

— Нет… нет. С ним ничего не случится. Нерина, он… болен.

Она закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Его голос звучал неуверенно, но с каждой секундой набирал силу.

— Эти убийства… Все их совершил Тирелл.

— Лжешь, — сказала она. — Не может быть! Голос. Монса стал резче:

— Открой глаза и послушай меня! Тирелл, он ведь… человек. Великий человек, очень добрый человек, но не бог. Он бессмертен, и если не будет убит, то будет жить вечно… как и ты. Он прожил уже более двадцати столетий.

— Зачем ты мне это рассказываешь? Я и так знаю!

— Ты должна мне помочь, но для этого тебе нужно понять. Бессмертие случайная генетическая удача, счастливая мутация. Раз в тысячу, может, в десять тысяч лет рождается бессмертный человек. Он не стареет, ибо тело его обновляется самопроизвольно. Не стареет и его мозг, но вот разум…

Она прервала его с отчаянием в голосе:

— Тирелл переплыл пруд обновления три дня назад. Его разум состарится только к концу следующего столетия. Может быть, он… Может быть, он умирает?

— Да нет же! Нерина, пруд обновления всего лишь символ, и ты об этом знаешь.

— Да. Настоящее обновление происходит потом, когда ты помещаешь нас в машину.

— Вот именно, в машине. Если бы мы не применяли ее раз за разом, вы с Тиреллом уже давно стали бы беспомощны. Разум не бессмертен, Нерина, через некоторое время он уже не может выдержать бремени вековечной памяти. Он теряет гибкость, гаснет, придавленный старческим окостенением. Машина стирает разум, Нерина, подобно тому, как стирается информация из памяти компьютера. Потом мы возвращаем часть воспоминаний, вводим их в свежий, чистый разум, и в следующие сто лет он может развиваться и учиться.

— Все это я знаю…

— Эти новые воспоминания создают новую личность, Нерина.

— Как это «новую»? Ведь Тирелл всегда такой же, как прежде.

— Не совсем. С каждым столетием он немного меняется, потому что жизнь становится все лучше, а мир — все счастливее. В каждом столетии у него новый разум, освеженная личность Тирелла становится иной — она лучше приспособлена к новому веку, чем предыдущая. Твой разум возрождался трижды, Нерина. Ты тоже уже не такая, как в первый раз, хотя и не можешь этого помнить.

— Но… но что с ним такое?..

— Не знаю. Я говорил с Тиреллом. По-моему, произошло вот что: когда в конце столетия память стиралась, оставалась чистая, ничем не заполненная сеть нервных окончаний, и на этом фоне мы создавали нового Тирелла. Измененного очень немного, каждый раз лишь самую малость. Но мы делали это уже более двадцати раз, и теперь его разум, должно быть, совершенно иной, нежели двадцать веков назад. Кроме того…

— Какой иной?

— Не знаю. Мы предполагали, что после стирания памяти личность перестает существовать, но теперь я думаю, что она не исчезала, а была как бы погребена под новым содержанием. Она подавлялась и загонялась на такие глубокие уровни, что не могла проявиться. Так происходило век за веком, и теперь более двадцати личностей Тирелла, погребенных в его разуме, образуют настолько сложный агломерат, что он больше не может сохранять равновесие. В глубинах мозга воскресают его прежние личности.