Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич

Потом царь Закарбаал добавил: «Если бы царь Египта был моим царем, он бы не стал посылать мне серебро, не стал посылать мне золото, он бы просто сказал – выполняй повеления великого Амона! А я не слуга тебе, как не слуга тому, кто тебя послал. Стоит мне закричать к Ливану, и небо откроется, и бревна будут лежать на берегу моря. Но писцы говорят: фараоны всегда платили за лес. И сейчас пусть платят. Разве не так, жалкий червь?»

«Одумайся. Ты заставил меня девятнадцать дней бессмысленно ждать на рейде, – смиренно, но твердо ответил Уну-Амон. – Как было прежде, я дам тебе серебро, я дам тебе ценности, они придутся тебе по вкусу, но прикажи рубить лес».

И добавил негромко: «Лев свое возьмет».

Царь Закарбаал долго думал, потом согласно кивнул.

Он взял египетское золото, взял серебро и приказал грузить корабль египтянина лесом. Правда, на прощание сказал: «Не испытывай больше, жалкий червь, ужасов моря. Если ты еще раз попадешь в Библ, я поступлю с тобой так, как поступил когда-то с послами фараона Рамзеса, которые провели здесь семнадцать лет и умерли в одиночестве».

И вежливо спросил: «Показать тебе их могилы?»

Уну-Амон отказался. «Лучше поставь памятную доску о своих заслугах перед отцом богов богом Амоном. Пусть последующие послы из Египта и других стран чтут твое имя, и пусть сам ты всегда будешь получать воду на Западе, подобно богам, находящимся там».

Простившись с Закарбаалом, Уну-Амон собрался отчалить, но в этот момент в гавань вошли корабли джаккарцев, решивших задержать египтянина.

Уну-Амон стал плакать. Он плакал так громко, что, услышав его плач, секретарь царя Закарбаала спросил: «В чем твоя беда?»

Уну-Амон, плача, ответил: «Видишь птиц, которые дважды спускаются к Египту? Один раз, а потом другой раз. Они всегда достигают своей цели, а я сколько времени теперь должен сидеть в Библе покинутым? Эти люди на кораблях пришли обидеть меня».

Утешая Уну-Амона, царь Библа послал ему два сосуда с крепким пивом, жирного барана и египтянку Тентнут, которая пела у него при дворе. «Ешь, пей и не унывай», – передал он Уну-Амону, и корабль египтянина наконец отчалил.

Джаккарцы его не преследовали, зато буря пригнала корабль к Кипру.

Теперь, поставив перед собой шкатулку, найденную в мешке ограбленного им филистимлянина, Уну-Амон опять горестно и пьяно плакал. Потом медленно опустил палец на некий алый кружок, единственное украшение странной металлической шкатулки, не имеющей никаких внешних замков или запоров. Шкатулка поблескивала, как медная, но была необычайно тяжела. Не как медная и даже не как золотая, а даже еще тяжелее. Уну-Амон надеялся, что в шкатулке лежит большое богатство. Если это так, подумал он, плача, я выкуплю у царицы Хатибы корабль и доставлю верховному жрецу Хирхору лес для закладки священной барки.

«Я смраден, я пьян, я нечист, – бормотал он про себя. – Пусть Амон-Ра, отец богов, пожалеет несчастного путешественника, пусть он вознаградит мое терпение большим богатством. Пусть он вознаградит меня поистине большим богатством. Я был послан в Финикию, я сделал все, чтобы приобрести лес для закладки священной барки. Неужели великий Амон-Ра, отец богов, не подарит мне сокровище?»

Палец египтянина коснулся алого кружка, мягко продавил металлическую крышку, как бы даже на мгновение погрузился в странный металл, но, понятно, так лишь показалось, хотя Уну-Амон вдруг почувствовал: что-то произошло! Не могли неизвестные красивые птицы запеть – в комнате было пусто, а за окнами ревело, разбиваясь на песках, Сирийское море. Не могла лопнуть туго натянутая металлическая струна – ничего такого в комнате не было. Но что-то произошло, звук – странный, долгий – раздался. Он не заглушил морского прибоя, но он раздался, он раздался совсем рядом, он действительно тут раздался, и Уну-Амон жадно протянул вперед руки: сейчас шкатулка раскроется!

Но про филистимлян не зря говорят: если филистимлянин не вор, то он грабитель, а если не грабитель, то уж точно вор!

Шкатулка – темная, отсвечивающая как медная, но тяжелая больше, чем если бы ее выковали из золота, странная, неведомо кому принадлежавшая до того, как попала в нечистые руки ограбленного филистимлянина, эта шкатулка вдруг просветлела, будто освещенная снаружи и изнутри. Она на глазах превращалась в нечто стеклянистое, в нечто полупрозрачное, каким бывает тело выброшенной на берег морской твари медузы, не теряя, впрочем, формы. Наверное, и содержимое шкатулки становилось невидимым и прозрачным, потому что изумленный Уну-Амон ничего больше не увидел, кроме смутного, неясно поблескивающего тумана.

А потом и туман растаял.

13 июля 1993 года

Из офиса «Тринити» выносили мебель.

Один из грузчиков показался Шурику знакомым.

Лица Шурик не разглядел, но характерная сутулость, потертый плащ, затасканная, потерявшая вид кепка… Ерунда, конечно, раньше он не видел этого человека. Крикнули бомжа на улице, вот он и таскает мебель, зарабатывает копейки на бедную жизнь. Хотя похож, даже очень похож чем-то на Данильцына; проходил у Роальда такой по мебельным кражам.

Закурив, Шурик прошел в подъезд.

Заберу у Роальда отпускные и уеду, уеду.

Подальше от города уеду, от лже-Данильцына, от Роальда.

И от Лерки уеду, от жены. «Тебя скоро убьют, – беспощадно сказала ему жена, забирая свои вещи. – Сейчас перестройка. Сейчас каждое дерьмо таскает в карманах нож или пушку, а ты работаешь именно с дерьмом. Ты на помойке работаешь, на грязной свалке, среди самых грязных вонючих свиней. Не хочу быть вдовой человека, работавшего на помойке!»

И ушла. Совсем ушла.

«И правильно сделала, – оценил поступок Лерки Роальд Салинскас, человек, которого даже привокзальные грузчики держали за грубого. – Ты работаешь в дерьме, на помойке, среди свиней, и от оружия отказываешься. Все это правда. Лерка права, зачем ей быть вдовой дурака?» И, подумав, добавил: «Привыкай к оружию. Хочешь быть профессионалом – привыкай».

Шурик и на этот раз отмахнулся.

ПМ, пистолет Макарова, зарегистрированный на его имя, до сих пор хранился в сейфе у Роальда. Отказывался от оружия Шурик не просто так. Он хорошо знал себя. Сострадание и ненависть – сильные штуки. Если не хватает сил на то и другое вместе, надо сознательно выбирать одно. Шурик не доверял себе. В ярости он бывал слепым. Поэтому лучше обходиться без оружия. Его даже не интересовало, где хранится его ПМ, но, наверное, в сейфе, с недавних пор утвердившемся в самом просторном углу частного