Юрий Антропов - Самосожжение

— Это позор!

— Увы! Точно такие же ребята вторглись на Гренаду. На очереди — Никарагуа. И это далеко не полный перечень. Был Вьетнам, и была Кампучия. Была война Израиля с Египтом, и были события в Ливане…

— Но и это не полный перечень! — воскликнула Мария.

— Разумеется. Вся планета в горячих точках, именно так это называется… И я бы, мистер Гарри, написала письмо вашему сыну, состоящее из цитаты, которую я бы взяла из выступления министра Громыко, нынешнего президента СССР, на тридцать девятой сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Чтобы ваш сын воспринял это как родительское завещание.

— Что за цитата? — спросил Гарри.

— Скажу по памяти. В международных делах нельзя! вести себя по принципу — что левой ноге заблагорассудится. Вот и ступают по чужим землям кованым солдатским сапогом то левой, то правой…

— Браво! Это замечательные слова!.. Меня зовут Гашек. Я историк из Вены. Это очень злободневные слова!.. Как важно, чтобы эти слова произнесли и другие государственные деятели и чтобы слова эти не расходились с делом! Неразрывность дела и слова! Именно этот смысл витает сейчас вокруг нас в виде СПАСИТЕЛЬНОГО ОБЛАКА!..

Мээн постучал карандашом по бутылочке из-под фанты.

— Товарищи! Товарищи!.. Минутку внимания!.. — Он посмотрел на часы. — Мне кажется, все мы обменялись своим мнением… Я тоже дополню… К тезису ДЕТИ СПАСУТ МИР… — Мээн достал из кармана газетную вырезку. — Наша «Правда»… недавно заметку напечатала. Про то, как душманы издевались над советскими бойцами, которые в плен попали…

— Хватит, хватит!.. — закричала Алина. — Ну сколько можно?! — И она заплакала.

Гей метнулся было к ней, но Мээн остановил его.

— Всем оставаться на своих местах!.. Товарищи! Работа нашего симпозиума подходит к концу, — быстро заговорил Мээн. — Работа была успешной. Мне кажется, что наши коллеги из многих стран мира, — он посмотрел на Гея, — не только на словах проявили свою духовность, но и готовы доказать ее на деле…

— Да, сэр! — сказал Гарри. — Прямо отсюда я решил поехать в Филадельфию, туда, где был уничтожен дом негритянской секты «Движение», вместе с людьми…

— А я поеду в Гринем Коммон, в палаточный лагерь мира, чтобы бороться против размещения американских ракет на земле Англии!

— Я буду бороться за создание безъядерной зоны на Севере Европы, в Скандинавии!..

Мээн, приложив лист бумаги к спине Гея, торопливо записывал: кто, куда, с какой целью…

— Товарищи! — сказал он под конец. — Вот мы и нашли истину. Высказались все…

— Кроме Гея, — промолвил кто-то, и Гею показалось, что это Георгий.

Давненько не давал о себе знать…

Но откуда он здесь? — растерялся Гей.

— А ну-ка, Гей, скажи! — уже и напирал Георгий.

— Да, — сказал Мээн, — ты у нас остался последним… С кого не сняли маску…

— Чтобы снять маски, — загорячился Гей, не спуская взгляда с Георгия, — надо отменить, по крайней мере, капитализм!

— Да ладно тебе… — поморщился Мээн. — Давай без демагогии…

— Причина всего — бездуховность! — сказал Гей.

— Чего — всего?

— А всего! И внутривидовой борьбы, и мировых войн — тоже!

— Значит, бездуховность — явление не только социальное, но и политическое?

— Да!

— Ну и… что же теперь делать?

— Прежде всего, надо помешать уничтожению рода людского. В современном мире это главная обязанность каждого человека, имеющего хоть какое-то воздействие на общественную мысль.

— Хм, красиво говоришь…

— Это сказал не я.

— А кто же?

— Макс Фриш.

— Опять этот твой Макс Фриш! Посмотреть бы хоть на него…

— Я здесь!

Вперед выдвинулся человек лет сорока в больших роговых очках и с трубкой, правда, незажженной.

Гей знал, что Максу Фришу, год рождения тысяча девятьсот одиннадцатый, Цюрих, Швейцария, было семьдесят четыре года.

— Это не вы! — сказал Гей.

— Это как раз я, — с улыбкой сказал Макс Фриш. — И я в свою очередь хочу прочитать вам одну притчу. Ее написала наша несравненная Алина!

— Вот как? — удивился Мээн. — Почему же она сама не прочитает?

— Это понятно, — сказал Гей. — Магия авторитета, имени.

— Так вот… — Макс Фриш прищурился. — Человек представляет себе так… В одном углу леса жили да были звери, самые разные, и сначала они жили как все другие лесные звери, но потом вдруг выискался один коварный жестокий зверь в этом углу и стал вести себя… м-м-м… не совсем хорошо по отношению к другим зверям своего лесного угла, и в том углу леса наступило лютое время!.. Соседи этих зверей, из других углов звери, даже знаться с ними перестали. Но вот сменилось время, и этого нехорошего зверя не стало, и потомки его вроде бы мирные были звери, а все же соседи с недоверием к ним относились. Более того, страх у них остался и укрепился, усилился даже, потому что потомки того нехорошего зверя хотели бы установить свои порядки во всех углах леса, говоря, что порядки эти — самые хорошие, а те, нехорошие, которые были у их предка, это все в прошлом, об этом и вспоминать но надо. И лес ощетинился! Разбились звери на два лагеря: на Тех и на Других… И каждый стал разводить ядовитых змей — ползающих, летающих и ныряющих, — таких змей, что, если их выпустить на волю, они могли в одночасье уничтожить и Тех и Других, да и лес бы сожрали, всю траву, все цветы, и воду бы отравили своим ядом, и воздух — до того ядовитые были. Такие дела… — Макс Фриш вздохнул. — А на вершине самой высокой горы денно и нощно заседал Вселесной Комитет Зверей по Разозмеиванию, и все звери с надеждой глядели на эту вершину — кроме одного, Самого Главного Зверя, который объявил Крестовый Поход против Других Зверей, полагая, что в Змеиной Войне можно уцелеть, спрятавшись глубоко под землей. О том, как потом выбираться из-под земли в белый свет, который уже не будет белым, потому что его отравят змеи, этот Самый Главный Зверь, как видно, не думал…

— Ну, все ясно! — сказал Мээн. — Регламент.

Макс Фриш с недоумением посмотрел на председателя:

— Разве это имеет значение, когда речь идет о корневых причинах войны, как, впрочем, и других социальных, политических, бедствий, в том числе и бездуховности?

Мээн посмотрел на Гея:

— Ты не считаешь, что эта тема уже выходит за рамки диспута?

— Во всяком случае, все это в пределах политического романа, — сказал Гей.

Гарри поднял руку:

— У меня вопрос! Коварный жестокий зверь — это. конечно, Трумэн? Ведь именно Трумэн отдал приказ об атомной бомбардировке Японии!

— В этой роли хорош был бы и Черчилль!

— А Гитлер, Гитлер?! Вот кто самый коварный жестокий зверь!