Владимир Немцов - Последний полустанок

И все же он здесь хозяин. Он познал тайны движения электронов, научился ими управлять и теперь, глядя на приборы, мигающие глазки разноцветных лампочек индикаторов, замысловатые фигуры, вычерченные на экранах осциллоскопов, мог представить себе полную картину работы того или иного аппарата.

Здесь безраздельно властвовала электроника. Человек доверил ей поддерживать курс космического корабля, следить за случайными метеоритами и, если нужно, обходить их. Он доверил ей все расчеты, все наблюдения за планетами и звездами, за теплом и холодом, за космическими, рентгеновскими и всякими другими лучами. Он доверил ей тончайшие измерения и поручил регулярно сообщать о здоровье экипажа и его друзей. Ведь в одной из камер томится от скуки Тимошка, четвероногий друг Пояркова и Багрецова.

Вадим подробно осмотрел каждый аппарат, проверил все напряжения и токи и, убедившись, что все в порядке, пошел навестить Тимошку. Согнувшись, как говорил Борис Захарович, "в три погибели", Вадим двигался по узкому звенящему коридору. Вот здесь ходил в одних носках замерзающий Бабкин, и вполне понятно, насколько тогда он завидовал своему собачьему тезке, которому было тепло, его сытно кормили и даже баловали сахаром. До сих пор у Тимофея сохранилось неприязненное чувство к этому ни в чем не повинному псу. Впрочем, скорее всего из-за клички, - Тимка самолюбив. "Интересно, догадывается ли он, что я уже скоро побью его рекорд высоты?" - подумал Вадим, пересекая по радиусу первый кольцеобразный коридор.

Стало холодно. Вадим надел варежки, что болтались под рукавами на шнурках, как у маленьких детей, и включил электроподогревающую систему. Через минуту он уже чувствовал себя как в теплой ванне. Варежки тоже были на полупроводящей подкладке, она нагрелась, и приятное тепло ласково окутывало замерзшие пальцы.

Если при первых испытаниях "Униона" оставались свободные камеры в секторе No 4, то есть биологическом, то сейчас они все были заполнены. Сквозь толстые стекла иллюминаторов Багрецов видел всевозможные растения, разноцветных и нумерованных мышей - так легче следить за ними по телевидению, - видел кроликов и собак. Собаки еще не были привязаны в станках, но, как только наступит состояние невесомости, сработает автоматика и притянутые ремнями животные окажутся на своих местах. Это им больше нравится, потому что в таком положении они получают сахар.

А вот и наш друг - Тимошка. Он привычно следил за кормушкой в надежде, что там появится кусок сахара.

- Рано, еще рано, Тимошка, - сказал Вадим, позабыв, что пес его никак не сможет услышать.

Только через громкоговоритель, да и то при передаче с Земли, в камеру проникают звуки. Видимо, кто-то сейчас заговорил с Тимошкой, он поднял глаза к сетке, откуда слышался знакомый голос, и завилял хвостом.

Вадим осмотрел приборы возле Тимошкиной камеры, на всякий случай сделал кое-какие записи и пошел дальше.

Кроме Яшки-гипертоника в камерах были еще две человекообразные обезьяны, одетые в специальные скафандры. Животным предстояло испытать и резкую смену давления на больших высотах и другие не менее опасные эксперименты, чтобы люди сумели определить пригодность новых скафандров в условиях космического пространства. Может ли там существовать человек хотя бы полчаса? Как-никак, но все же нельзя отрицать возможность аварии с тем же "Унионом" или с другим космическим кораблем.

Испытывая смешанное чувство жалости и страха, Вадим рассматривал клапан в потолке обезьяньей камеры. Сейчас он закрыт, но через некоторое время, когда "Унион" поднимется выше, там, на Земле, Дерябин нажмет какую-нибудь ничем не примечательную кнопочку и клапан откроется. С жалобным свистом вылетит воздух, обезьяны окажутся в космической пустоте, где ничего нет - ни тепла, ни влаги и, главное, нет того привычного давления, которым мы недовольны, если оно хоть чуточку превышает норму и, судя по барометру, предвещает ненастье. "Бури, грозы, дожди, как это все-таки хорошо! - невольно подумал Вадим. - А там, наверху, можно даже позабыть, что существует великолепное слово "погода".

И надо же было именно в ту самую минуту, когда Вадим размышлял о прекрасных свойствах земной атмосферы и о том, как без нее плохо, вдруг опуститься шлему скафандра. Нет, это не случайность. Сработала автоматика, и прозрачный шлем, откинутый Вадимом назад за ненадобностью, плотно, со щелчком сел на свое место. Хлоп - и ты заперт, точнее говоря, изолирован от внешнего мира, - дыши воздухом из баллона.

В чем же дело? Не стало воздуха в коридоре? Упало давление? Случайный метеор пробил обшивку диска? Нет, этой мысли не хотел допускать Багрецов.

Он бежал по гулко звенящим трубам, и звон их болезненно отдавался в ушах. Скорее в кабину, там, наверное, все благополучно.

Еле отдышавшись, Багрецов помедлил у входа, приоткрыл дверь, вошел в шлюзовую камеру, закрыл ее за собой и только тогда с замиранием сердца распахнул дверь в кабину.

Поярков сидел, откинув шлем назад, и бесцельно смотрел на экран, где волнистые облака точно овечьей шкурой окутали Землю. Ничего интересного.

- Холодно? - спросил он, поворачиваясь к Вадиму. - Нос отморозил?

Вадим посмотрел на стрелки приборов, показывающие давление в разных отсеках диска, и, заметив, что ни одна из них не опустилась ниже нормы, равнодушно ответил:

- Да, немножко холодновато.

Он понял, что встревожился понапрасну. Автомат скафандра сработал не от изменения давления, а от понижения температуры. В коридорах сейчас до пятидесяти градусов мороза.

Садясь в свое кресло и приподнимая шлем, Вадим осторожно спросил:

- Тут есть катапульта. Она когда-нибудь испытывалась?

Поярков скользнул по его лицу беглым взглядом и, не найдя в нем явно выраженной тревоги, а скорее любопытство, ответил:

- Не один раз. Но только на сравнительно небольших высотах, где мы еще что-то весим... В буквальном, конечно, смысле, а не переносном.

Лишь в общих чертах Вадим представлял себе действие катапульты, и, возможно, это даже лучше, чем знать дотошно все ее достоинства и слабости. Так, однажды, вылетев в командировку, он попал в очень сложные метеорологические условия. Рядом сидел пассажир, все время нервничал, а Вадим лишь подсмеивался над ним. Наконец самолет приземлился, и только тогда сосед признался, что сам он летчик, а потому прекрасно понимал, какие неприятности их могли ожидать.

Так что не всегда полезно все знать до тонкости - меньше сомнений и беспокойства. Багрецов не сомневался, например, в электронике. Она наблюдает за полетом, и если случится серьезная авария, то кабина будет выброшена катапультой. Однако при всей этой уверенности в электронике Багрецов почему-то больше всего надеялся на красную рукоятку, похожую на ручной тормоз автомашины. Она торчала в полу рядом с креслом Пояркова. Дернешь ее на себя и кабина вылетит в пустоту.